Широко расставленные, твердо, всей подошвой, притиснули
они к земле мягкую зелень травы.
[' Г у т у л ы - род обуви.]
- Что случилось?
- Меня ограбили тайчиуты. Не привез я невесту.
- А повозка?
- И быки, и повозка...
Один гутул поднялся, загнутый носок, будто клюв хищной птицы, нацелился
в лицо Чиледу, и он сжался в ожидании удара. Но гутул медленно приблизился
к лицу, носок поддел подбородок, поднял голову Чиледу.
- Иди за мной.
Свет, проникая в шатер сквозь красные и оранжевые полосы ткани, все
окрашивал в ярко-огненный цвет, словно отблески жаркого пламени лежали на
лицах людей, на их одежде. В шатре было много народу, нойоны и уважаемые
старейшины племени, три жены Тохто-беки сидели полукругом, поджав под себя
ноги, в центре, на возвышении из войлоков, полулежал Тохто-беки. На
короткой шее Тохто-беки темнела повязка, круглую голову он держал набок,
будто все время к чему-то прислушивался. Его узкие, острые, как лезвие
ножа, глаза скользнули по Чиледу, вопросительно остановились на Тайр-Усуне.
- Явился наш храбрый воин,- сказал Тайр-Усун.- Поехал за шерстью -
вернулся остриженным.
- Рассказывай,- приказал Тохто-беки Чиледу и, выслушав, спросил:-
Почему ты не дрался? Почему никого не убил?
Чиледу смешался. Как им объяснить, почему он не мог драться с
грабителями? Побоялся, что в схватке может быть убита Оэлун, потому
опустил оружие. Но это оправдание и самому сейчас казалось невесомым, как
дымок жертвенного светильника.
- Ему было не до драки,- сказал Тайр-Усун.- Он бежал, как дикая коза
от рыси. Еще и сейчас с перепугу слова сказать не может.
- Я не трус!- торопливо проговорил Чиледу.- Дайте мне десять нукеров,
и я верну свою невесту.
- Нет, смотрите, какой храбрец! Всего десять нукеров - и он вернет
свою невесту, моих быков, мою повозку. А не прихватишь ли ты, Чиледу,
заодно и грабителей? Ты запомнил их? Не спутаешь с другими? - Круглые
глаза Тайр-Усуна стали злыми.
Обида тупой иглой вошла в сердце Чиледу. Нойона бесит потеря быков и
повозки - это такая малость по сравнению с тем, что потерял он. Ища
сочувствия, обвел взглядом лица людей, но ничего, кроме любопытства, эти
лица не выражали, и, не замечая злой язвительности Тайр-Усуна, он ответил:
- Ничего я не спутаю. Рыжего Есугея запомнил на всю жизнь.
При упоминании имени Есугея Тохто-беки резко сел и весь скривился от
боли. К нему подскочили жены, попытались уложить, но он отстранил их
властным жестом.
- Это Есугей отобрал твою невесту?
- Да, этим именем он назвал себя.
- Почему ты не убил его? За эту услугу я наградил бы тебя табуном
коней и дал в жены пять лучших красавиц. Не будет мне жизни на земле, пока
не вырву его печень! Нойоны и старейшины, мои раны подживают, скоро смогу
держаться в седле. Готовьте коней и оружие.
Никто не отозвался. Чиледу, ободренный словами Тохто-беки, с надеждой
ждал, что скажут лучшие люди племени. Время шло, молчание затягивалось, и
Чиледу обостренным чутьем уловил в этом молчании скрытое сопротивление
порыву Тохто-беки.
- Вы снова молчите?- Горестные складки легли возле полных губ
Тохто-беки.- Едва я начинаю этот разговор, вы втягиваете язык в гортань.
Разве кровь моего отца и вашего повелителя Тудур-билге не взывает о мести?
Разве боль моих ран не стала вашей болью? Или вы, как старая крыса
Амбахай-хан, считаете, что мои раны лишили меня мужества? Так знайте: жар
из ран переселился в мое сердце. Он сжигает меня. Только вражья кровь
угасит этот огонь!
Шаман Турчи, сухонький старик с темным, словно обугленным, лицом,
поднял на Тохто-беки красные, воспаленные глаза.
- Кто усомнится в твоей храбрости и решимости победить врагов? Но над
всеми нами воля вечного неба. Я семь дней не принимал пищи, не видел
дневного света. Я просил духов открыть мне тайну будущего. И духи услышали
мой голос. По воле вечного неба ты будешь знаменит и славен, наше племя -
богато и многолюдно, лесные и степные народы будут покорны твоему слову.
Но... Духи хотят, чтобы ты был терпелив и осторожен. Ожидание - твое
лучшее оружие.
- Скажи мне, премудрый Турчи, чего я должен ждать?- вежливо спросил
Тохто-беки.
- Этого я не знаю.- Турчи стянул на лбу мелкие морщины, зажмурился,
забормотал невнятно:- темную ночь сменяет светлый день, гнилое дерево -
молодой росток. Во мраке ночи не вденешь нить в ушко иглы, из трухлявого
ствола березы не сделаешь тележную ось.- Шаман открыл глаза.- Жди
рассвета. Жди, когда молодой росток станет стройным деревом.
Чиледу видел: слова шамана не по душе Тохто-беки, но он не осмеливается
вступать с ним в спор, покусывает губы, сердито дергает угол толстого
войлока. Его голова скособочилась еще больше, почти легла на плечо. Жены о
чем-то шепчутся и скорбно вздыхают. Выпуклые глаза Тайр-Усуна спокойно
смотрят на Тохто-беки, на его жен, на шамана. И Чиледу начинает казаться,
что не Тохто-беки, а нойон Тайр-Усун здесь главный.
- Можно сказать мне?- спросил Тайр-Усун.
- Говори.
- Я думаю, премудрый Турчи внятно передал нам все, что открыли ему
духи. И нам, если мы не хотим навлечь на себя гнев неба, не следует до
поры обнажать меч. Но и ждать бездельно тоже не следует. Надо искать себе
сильных друзей.
- Не направить ли нам послов к государю найманов?- несмело предложил
нойон Кудун-Орчан. И, поскольку ему никто не возразил, продолжал уже более
уверенно:- С ним считаются даже тангуты и уйгуры, его побаиваются кэрэиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23