В мыслях он все время
возвращался к внезапной, встрече. И дурак же этот меркит! Расположился,
как в своем родном нутуге. Надо было отобрать у него и лошадь, и быков, и
невесту, а самого заставить пасти стада. Это было бы справедливо. Враг
всегда остается врагом. Почему же отпустил его целым и невредимым? Может
быть, как раз потому, что этот меркит такой простак и растяпа? Нет,
пожалуй, нет. Такие вот харачу никогда не вызывали его жалости и
сочувствия. Ни ума, ни отваги. Будь на месте этого меркита он, Есугей,
разве позволил бы кому бы то ни было заглядывать в повозку? А какая
невеста досталась этому простаку! В память так я врезалось ее лицо: в
сумраке повозки сверкают сердитые глаза, а на густых бровях, как роса в
траве, блестят капельки пота. Скорей всего из-за нее и не тронул меркита.
Но правильно ли сделал? Что, интересно, сказал бы обо всем этом старый
Амбахай-хан, его мудрый наставник? Вот уж чего заранее никак не угадаешь.
В недавнем сражении с меркитами Есугей пробился к Тохто-беки, молодому
сыну вождя врагов. Действуя копьем, а потом и саблей, он нанес Тохто
несколько ран. Тот, обливаясь кровью, побежал. Есугей начал настигать его,
но лошадь попала ногой в нору суслика, упала. От досады и ярости Есугей
чуть не зарубил скакуна. После сражения он старался не попадаться на глаза
хану. Но Амбахай сам позвал и сказал:
- Я вижу, ты очень расстроен, но причин для расстройства нет.
Тохто-беки должен занять место своего отца. А битый вождь враждебного
племени лучше небитого: лишний раз не захочет с нами драться.
Амбахай-хан, друг и преемник знаменитого Хабул-хана, деда Есугея, на
многое смотрит совсем иначе, чем другие нойоны племени. После битвы с
меркитами нойоны потребовали, чтобы Амбахай-хан, не медля и дня, двинулся
на извечных врагов - племя татар. Есугей тогда думал так же, как все.
Меркиты ослаблены поражением и гибелью вождя, пока они оправляются, можно
всей силой обрушиться на татар.
Амбахай-хан слушал, никого не перебивал, пощипывал реденький седой ус:
у него была привычка всегда пощипывать один и тот же ус, потому другой ус
был много длиннее, от этого морщинистое лицо хана казалось перекошенным.
Когда все выговорились, он вздохнул.
- Побеждает врага сильный, извлекает выгоду из победы мудрый. Мудро ли
идти сейчас войной на татар? Они знают о поражении меркитов. И рассуждают
примерно как вы, и готовятся к встрече с нами. Каков будет исход войны,
одному небу известно. Но даже если мы победим - что даст нам победа?
Алтан-хана встревожит наше усиление. Он пойдет войной на нас. Нам одним не
устоять. Значит, нужно думать не о войне, а о мире с татарами. Я поеду к
ним сам, без воинов, и попробую угасить огонь старой вражды.
- Они убьют тебя!- сказал Есугей.
- Может быть, и убьют,- грустно улыбаясь, отозвался Амбахай-хан.- Но у
нас вряд ли еще будет такой случай установить мир.
С несколькими нукерами Амбахай-хан уехал к озеру Буирнур, месту кочевья
татар. Ему давно пора бы возвратиться, но нет ни его, ни вестей о нем.
Лошадь Есугея шла шагом, на ходу пощипывая траву. Солнце перевалило за
полдень, но жара не спала, степь была пустынной. Есугей забыл совсем, что
он едет на охоту. Мысли цеплялись одна за другую, как звенья цепи, но о
чем бы он ни думал, воспоминание о девушке-облаке неясным беспокойством
жило в нем. Чем дальше уезжал от тальниковых зарослей на берегу Онона, тем
отчетливее становилось это беспокойство. Он уже понимал, что завидует
харачу-меркиту.
Есугею давно пора было обзавестись женой. У всех его братьев, даже у
младшего, есть жены, а вот ему не повезло. Отец высватал для него невесту
в одном из племен, кочующих близ Великой китайской стены. Но когда пришло
время везти невесту домой, на племя напали татары, многих людей поубивали,
многих, в том числе его невесту, увели с собой. Потом умер его отец,
храбрый Бартан-багатур, потом начались войны, и его юрта до сих пор
остается пустой. Оттого он все время пропадает на охоте. Если бы очаг его
юрты разжигала такая же красавица, как невеста этого меркита...
Еще ничего не решив, он поднял поводья, круто развернул лошадь и во
весь опор помчался домой.
Юрты его племени вольно раскинулись на плоской возвышенности у Онона.
Табуны лошадей, пережидая жару, стояли в реке, на берегу лежали овцы. В
жидкой тени от молодых березок спали пастухи, возле них сидел облезший
пес, тяжело дышал, высунув розовый язык.
Есугей спешился у юрты своего брата Некун-тайджи. Стремительно откинув
полог, он переступил порог. В юрте было сумрачно и прохладно. У очага,
подвернув под себя ноги, сидели братья - Некун-тайджи и Даритай-отчигин.
Должно быть, в выражении его лица было что-то такое, что встревожило
братьев, оба молча уставились на него в ожидании. Есугей, смирив
нетерпение, присел рядом с братьями, выпил чашку кумыса. Обычай не велит
уважающему себя человеку уподобляться суетливой сороке. С медлительной
почтительностью обратился к хозяину юрты, старшему по возрасту брату:
- Все ли благополучно у тебя?
- Вечное небо покровительствует мне,- так же неторопливо, степенно
ответил Некун-тайджи, но вдруг его лицо, толстощекое, румяное, расплылось
в счастливой улыбке.- У меня, Есугей, родился сын. Я назову его Хучаром.
Хорошее имя, а?
Некун-тайджи весь сиял от радости. А Даритай-отчигин, не только самый
младший, но и самый маленький из братьев, коротышка с тонкими, не мужскими
руками, жмурил глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23