На стенах висели какие-то японские репродукции: крестьяне, пробирающиеся сквозь дождь. Джине это наверняка понравилось бы. Полки были аккуратно заставлены книгами, свидетельствовавшими о любви к литературе, которая была экранизирована, а компакт-диски являли собой странную смесь из рока и спокойного джаза: «Оазис» и «Ю-ту» по соседству со Станом Гетцем, Четом Бейкером и Майлзом в его спокойных проявлениях.
После того, как я узнал, что она читает и что слушает, она стала нравиться мне еще больше. Но, возможно, так получилось бы с книгами и дисками любого человека, даже если бы среди них было много никчемного хлама. Потому что, когда ты смотришь на то, что человеку нравится и что нравилось раньше, ты узнаешь о нем много такого, о чем он, вероятно, предпочел бы не распространяться.
Мне нравилось, что Сибхан, видимо, уже переросла группы, играющие в стиле «белого рока», и теперь ищет что-то более спокойное и интеллектуальное (невозможно было вообразить, что она начинала с Чета Бейкера и Майлза Дэвиса, а затем переключилась на «Ю-ту» и «Оазис»), Это показывало, что она все еще молода и любопытна и пока еще не знает, что ей нужно от жизни. Она все еще изобретает свою жизнь, импровизирует, а не старается воссоздать ее.
Это была типичная квартира молодой одинокой женщины, девушки, которая любит и умеет доставить себе удовольствие. Несмотря на журналы и одежду, разбросанные вокруг, здесь не было и следа того бедлама, которые царствуют в доме, где есть ребенок. Нет, тут не было и в помине того уютного беспорядка, к которому я так привык. Можно было добраться до двери и ни разу не наступить на фигурку Хана Соло.
Но мне как-то не хватало этого беспорядка и кутерьмы моего дома, и я уже начинал скучать по тому, что раньше был человеком, умевшим держать слово.
* * *
Когда я вернулся домой, Джина плакала. Я уселся на кровати, боясь до нее дотронуться.
– После вчерашнего шоу началось безумие, – оправдывался я. – Мне пришлось остаться на студии.
– Я понимаю, – сказала она. – Я не из-за этого.
– Тогда из-за чего?
– Из-за твоей мамы, Гарри.
– А что с ней?
– Она так хорошо обращается с Пэтом, – всхлипнула Джина, – ей это так легко удается!
Я никогда не смогу стать такой же, как она: такой терпеливой, такой доброй. Я сказала ей, что иногда мне кажется, будто я схожу с ума – весь день дома, и не с кем поговорить, кроме малыша. А когда он в детском саду, мне еще хуже. – Джина взглянула на меня, и ее глаза до краев наполнились слезами. – Я думаю, она даже не поняла, что я пытаюсь ей объяснить.
Ну, слава богу, что хоть так. А то мне уж на мгновение показалось, что Джина обо всем догадалась.
– Ты самая лучшая мама в мире, – сказал я, обнимая ее. И я действительно так думал.
– Нет, – ответила она. – Это ты хочешь, чтобы я была хорошей мамой. И я сама хочу, правда. Но только хотеть недостаточно.
Она еще немного поплакала, хотя в ее всхлипываниях уже не было такого безумного отчаяния. Иногда подобное с ней случалось, и я не понимал, из-за чего. М не всегда казалось, что она плачет из– за каких-то пустяков. «Не такая хорошая мама» – что это еще за ерунда? Джина – прекрасная мать. И если ей немного одиноко днем, она всегда может позвонить мне на работу. Секретарша обязательно примет ее сообщение. Кроме того, на моем мобильном стоит автоответчик. Как она может чувствовать себя одинокой? Я просто не понимал этого.
Я обнимал ее, пока слезы не высохли, а потом спустился вниз приготовить кофе. На автоответчике был оставлен миллион сообщений. Мир сошел с ума из-за Марти. Но меня в ту минуту это не слишком сильно волновало.
Где-то я слышал, что проблемы на работе похожи на крушение самолета: с места аварии можно уйти. Это совсем не то, что семейная жизнь, где ты уже не можешь спрятаться от своих проблем, как бы далеко ни убежал.
6
Каждый отец – герой для своего сына. По крайней мере до тех пор, пока сыновья еще не выросли.
Пэт, например, считает, что я всемогущ. Он думает, что я могу заставить мир прогнуться в нужную мне сторону – прямо как Хан Соло или Индиана Джонс. Но уже близок тот день, когда Пэг разберется, что между Гаррисоном Фордом и его папочкой все же существует небольшая разница. И когда он поймет, что у меня нет ни кожаного кнута, ни светового меча, он уже не станет смотреть на меня так, как раньше.
Но пока сыновья не выросли, они считают своих отцов героями. У меня все было немного иначе, потому что мой отец действительно был героем. У него была медаль и все прочее, чтобы доказать это.
Если бы вы увидели, как он копается у себя в саду или возится с машиной, вы бы подумали, что это просто еще один очередной папаша с окраины. Но в ящике стола в гостиной небольшого домика, где я вырос, лежала медаль «За отличную службу», которую он получил в годы войны. Все детство я играя в то, что я герой. А мой папа действительно являлся им.
Медаль «За отличную службу» – значительная награда. Почетнее только «Крест ордена Виктории», а его, как правило, дают посмертно. Если бы вы встретили моего отца в пивной или на улице, вы бы решили, что знаете об этом человеке все, просто поглядев на его старомодный джемпер, лысеющую голову, семейную машину с закрытым кузовом и газету, которую он читает. Вы бы решили, что знаете его. И глубоко ошиблись бы.
* * *
Я поднял трубку телефона. На сообщения с телестанции и из газет можно было пока что не реагировать. По родителям я обязан был позвонить.
Трубку снял отец. Это показалось мне странным. Он терпеть не мог телефона. Он брал трубку, только когда рядом с телефоном никого не было или если он как раз в этот момент проходил мимо него по дороге из «Мира садовода» в свой сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95