– Такое чувство, что он все еще со мной. Я не знаю, как это объяснить. Хотя он и уехал, я все время чувствую его рядом. Но на его месте большая дыра. Похоже, что его отсутствие ощущается так же сильно, как присутствие.
– Даже когда ребенка нет рядом, он по-прежнему владеет твоим сердцем. Это и означает быть родителем.
– Ты права. А как Джим, нормально?
– Не знаю. У нас ничего не получилось. Не стоило даже пытаться.
– Ну, ты пыталась ради Пегги. – Я надеялся, что только ради Пегги, а не из-за того, что по-прежнему любит Джима. – Ради Пегги стоило попытаться.
– Ты так считаешь?
– Конечно.
Она показала на «даймлер», медленно движущийся мимо церкви. На заднем сиденье видны были женщина в белом и мужчина средних лет. Машина скрылась за углом.
– Пора заходить.
– Увидимся позже. Поделюсь с тобой пирогом.
– До свидания, Гарри.
Я смотрел, как Сид идет на свое место в невестиной части церкви, придерживая за поля шляпу, чтобы та не слетела. Потом рядом со мной оказался Пэт и потянул меня за рукав. Он был одет в матросский костюмчик и выглядел по-морскому щеголевато. Я обнял его и увидел, как Джина с Ричардом поднимаются по ступеням церкви.
– Я же говорил, что мы не сможем припарковаться так близко от церкви, – сказал он.
– Но мы же припарковались, разве нет? – ответила она. – Или я что-то не заметила?
Увидев меня, они прекратили ссориться, молча взяли бутоньерки у одного из шаферов и прошли в церковь.
Я улыбнулся Пэту.
– Мне нравится твой новый костюм. Как тебе в нем?
– Он щиплется.
– А выглядишь ты замечательно.
– Мне не нравятся костюмы. Это очень похоже на школьную форму.
– Думаю, ты прав. Костюмы слишком уж напоминают школьную форму. На выходные приедешь?
Он кивнул.
– Что ты хочешь делать в выходные?
Он на секунду задумался.
– Что-нибудь хорошее.
– Я тоже. Давай в эти выходные сделаем что-нибудь хорошее. Но теперь у нас есть дела, правда?
– Мы пажи.
– Ты, может быть, и паж. А я свидетель. Ну что, пошли на свадьбу?
Он улыбнулся.
Мой прекрасный мальчик.
Мы зашли в церковь. Там пахло лилиями, было прохладно и темно, если не считать янтарных лучей, пробивавшихся сквозь старинные окна. Женщины были в шляпах. Пэт побежал вперед, стуча каблуками своих новых башмаков о церковные плиты.
И, глядя на то, как он бежит к Марти, ждущему нас у алтаря, я почувствовал себя очень счастливым и очень грустным одновременно.
Не знаю, как это выразить. Ощущение было такое, что он уже почти самостоятельный, взрослый человечек.
* * *
Священник был высокий, молодой и нервный, один из тех мягкотелых джентльменов из центральных графств, которых англиканская церковь посылает в гущу города, и его кадык ходил вверх и вниз, пока он рассказывал о Судном дне, когда тайны всех сердец станут явными.
Задавая вопросы Марти, священник пристально смотрел на него, как будто действительно ожидал искренних ответов:
– Клянешься ли ты любить ее, утешать ее, уважать и охранять в болезни и здравии и, отказавшись от других, вручить себя ей одной до тех пор, пока вы оба живы?
А я думал о Марти и длинной череде его интрижек, неизменно попадавших в воскресные газеты, когда женщины, которых он бросал, обнаруживали, что переспать с ним не означало подняться на первую ступеньку карьеры в шоу-бизнесе.
И я смотрел на Сибхан, стоявшую рядом со своим отцом. Ее бледное ирландское лицо под белым кружевом казалось безмятежным, и, хотя место и время были неподходящие, я не мог не вспомнить о ее слабости к женатым мужчинам и ушлым парням, приковывающим себя к деревьям. Но сегодня все это не играло роли. Все эти бывшие любовницы, распускавшие сплетни о Марти, все жены, задвигавшие Сибхан на второе место, – все это было уже позади.
Оба они, казалось, искупили свои грехи, оба сегодня выглядели обновленными из-за того, что поклялись в любви и преданности (хотя я был абсолютно уверен, что Марти понятия не имел, что такое клятва, как и зачем ее дают). Я испытывал безграничную нежность к ним обоим. Все обиды и разочарования исчезли. Потому что я хотел того же самого. Это было все, чего я хотел: любить и заботиться.
Я оглянулся на прихожан. Сид смотрела на священника из-под полей своей черной шляпы. Головку Пегги я различил с трудом. Пэт поймал мой взгляд и улыбнулся, и я снова подумал: какой же он чудесный ребенок! Я подмигнул ему и вновь обернулся к священнику, говорившему о любви и согласии.
И пока священник задавал свои вопросы, мне пришлось задать несколько вопросов самому себе. Например: могу ли я действительно сыграть положительную роль в жизни Пегги? И действительно ли я думаю, что справлюсь с воспитанием этой маленькой девочки, если точно знаю, что у нас никогда не будет упрощающего все кровного родства? Достанет ли у меня мужества воспитывать чужого ребенка? А Сид? Сможем ли мы удержаться вместе больше, чем на обычные пять, или шесть, или семь лет? Сможем ли мы любить друг друга и заботиться друг о друге до самой смерти? Или один из нас – я почти уверен, что я, – в конце концов, начнет трахаться на стороне, портить все подряд и маяться дурью? Уверен ли я, что наша любовь так сильна, что выживет во вшивом современном мире? Уверен ли я?
– Я уверен, – сказал я вслух, и Марти взглянул на меня как на самого настоящего болвана.
* * *
Я постучал серебряной ложечкой по бокалу с шампанским и встал, чтобы произнести речь, как это и полагалось свидетелю.
Когда довольные свадебным обедом и ждущие моральной щекотки родственники, друзья и коллеги по работе уставились на меня, я, в свою очередь, уставился в свои шпаргалки.
По большей части это были шутки, нацарапанные Эймоном Фишем на обратной стороне почтовых открыток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95