– Но почему-то женщин всегда считают жертвами, хотя я никак не могу этого понять, мистер Сильвер.
Найджела Бэтти мне порекомендовали коллеги: режиссер по освещению и звукооператор. Оба они за истекший год прошли через всю эту муть, связанную с разводом.
Бэтти, по слухам, сам два раза разводившийся, обладал репутацией фанатичного борца за права мужчин. Для него болтовня про долговременную безработицу, рак простаты и про мужчин, заходящих в гараж и оставляющих мотор включенным, была не просто демагогической уловкой. Он считал, что борьба – единственно верный путь, и готов был стать основателем зарождающейся новой религии.
Несмотря на невысокий рост, полную талию, скрытую хорошо сшитым костюмом, и очки с толстыми стеклами, Бэтти производил впечатление боксера-профессионала. Мне сразу стало лучше оттого, что он был солидарен со мной и собирался сражаться за мои права.
– Предупреждаю вас, что закон стоит не на стороне отца в таких делах, как ваше, – с сожалением в голосе произнес он. – Закон должен защищать ребенка. И в теории так оно и есть. В теории благополучие ребенка должно быть главным фактором. Но на практике все выходит не всегда так. – Он посмотрел на меня неприятным, почти злым взглядом. – Закон упрямо стоит на стороне матери, мистер Сильвер. Для многих поколений судей благополучие ребенка зависело от матери. Я предупреждаю вас об этом заранее, еще до того, как мы приступим к решению ваших проблем.
– Сделайте что угодно, чтобы обеспечить мне опеку над сыном, – попросил я.
– Это больше не называется опекой. Хотя средства массовой информации до сих пор по инерции говорят о битвах за опеку, со времен Акта о детях 1989 года родитель больше не борется за опеку над ребенком. Он добивается совместного проживания с ребенком. Вы хотите получить право на проживание совместно с сыном?
– Конечно.
– Проживание заменило опеку, чтобы смягчить конфронтационную природу вопроса о том, с кем живет ребенок. Право на проживание не лишает второго родителя родительской ответственности. Закон изменился, чтобы прояснить, что ребенок – не собственность, которую можно выиграть или проиграть. При условии совместного проживания ребенок живет с вами, но он не принадлежит вам.
– Я ничего не понимаю, – остановил его я. – Так в чем разница между борьбой за проживание и за опеку?
– Никакой разницы на самом деле нет, – улыбнулся Бэтти. – Это точно такой же конфронтационный вопрос. К сожалению, изменить закон значительно проще, чем изменить человеческую природу.
И он погрузился в изучение бумаг, время от времени одобрительно кивая головой.
– Развод, как мне кажется, будет довольно простым. И, похоже, вы прекрасно справляетесь со своим маленьким сыном, мистер Сильвер. Ему нравится ходить в школу?
– Очень нравится.
– Он видится с матерью?
– Она может видеться с ним, когда пожелает. И она это знает.
– И все же она хочет его вернуть себе, – уточнил Найджел Бэтти. – Она требует совместного с ним проживания.
– Совершенно верно. Она хочет, чтобы ребенок жил с ней.
– Она сожительствует?
– Что?
– У вашей бывшей жены есть сожитель, мистер Сильвер?
– Да, – сказал я, испытывая благодарность за то, что он перевел отношения Джины с Ричардом в такую грязную категорию, как сожительство. Большой бриллиант на безымянном пальце ее левой руки ровным счетом ничего не означал для Найд– жела Бэтти. – Она живет с каким-то парнем, с которым познакомилась в Токио.
– Давайте разберемся, – сказал он. – Она ушла и оставила вас с сыном?
– Ну, получается, что так. Правда, сначала она забрала Пэта – нашего сына – и ушла к отцу. А когда она уехала в Японию, я забрал его и привез домой.
– Итак, она покинула супружеский дом и фактически оставила ребенка под вашим присмотром, – подытожил Найджел Бэтти. – А теперь она вернулась в Англию и решила, что хочет немножко поиграть в маму.
– Она говорит, что осознает, насколько сильно его любит…
– С этим мы еще разберемся, – пообещал мой адвокат и многозначительно покачал головой.
33
Мой отец катастрофически быстро худел. Он раньше никогда в жизни не был худым, но теперь шеки у него ввалились, и кожа под подбородком болталась небритыми складками. Он все меньше походил на самого себя.
Даже его руки утратили привычную мускулистую силу, и татуировки, прославлявшие его верность моей матери и морской пехоте, выцвели, как фотографии прошлого века.
Плоть таяла, и кости с каждым моим посещением все более выпирали скозь тонкую кожу. Загар тускнел, и я содрогнулся, поняв, что отец, возможно, никогда больше не увидит солнца.
Но он улыбался.
Сидел на кровати и улыбался. И это была настоящая улыбка. Не та, которую через силу выдавливают из себя, пытаясь показаться смелым, а улыбка неподдельного восторга при виде внука.
– Здравствуй, милый мой, – начал отец, когда Пэт подошел к кровати вместе со мной, мамой и дядей Джеком. Отец поднял правую руку, где в вену на запястье была вставлена игла капельницы. – Посмотри, в каком состоянии твой старенький дедушка.
Пока мы ехали в машине дяди Джека, Пэт весь извертелся в возбуждении оттого, что в этот день ему не нужно идти в школу, радуясь, что прокатился на заднем сиденье роскошной служебной машины вместо пассажирского сиденья изуродованного хулиганами спортивного автомобиля. Но теперь он молча, осторожно подошел к кровати, глядя на небритое, исхудавшее лицо дедушки.
– Подойди сюда, – попросил мой отец голосом, охрипшим от переполнявших его чувств, и протянул к внуку свободную руку. Пэт забрался на кровать и положил голову на его бедную больную грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95