– Но со мной он не довел дело до конца. Только он залил теплый воск мне в уши, я вдруг подумал: какого черта я здесь делаю? – Эймон помотал головой, и у него из ушей вылетели хлопья воска. – С чего я взял, что могу вести телешоу? Я комик. Я работаю в разговорном жанре. Некоторым нравится. Ну и что с того? Это вовсе не означает, что я смогу вести телешоу.
– То есть вам делали ушные вкладыши и на вас внезапно напал страх перед аудиторией?
– До аудитории дело не дошло, – вздохнул он. – Я не знаю, можно ли назвать это страхом перед аудиторией. Скорее, это был приступ беспричинной паники, я чуть не обделался и выбежал оттуда с воском, хлюпающим в ушах. Похоже, теперь он уже застыл.
Я дал ему салфетку и ватные палочки и смотрел, как он выковыривает застывший воск из ушей. Почему-то мастер всегда меряет оба уха, хотя никто никогда не использует больше одного ушного вкладыша. Теперь я понял, что это просто уловка, чтобы клиент не сбежал.
– Я ужасно хочу, чтобы вы были продюсером шоу, – признался он. – Мне нужен… как он называется?… вдохновитель, поддерживающая сторона, что-то вроде того. Чтобы кто-нибудь показывал мне, что и как надо делать. Как вы показывали Марти Манну, что делать, когда он ушел с радио– шоу. Я так расстроился, когда мне сказали, что вы не будете мной заниматься…
– Вы здесь ни при чем, – успокоил я его. – Я сижу с сыном. Я не могу работать полный рабочий день. Я должен быть с ним.
– Но я заметил, что на нем форма. Разве он еще не ходит в школу?
– Ходит.
– И большую часть дня его нет дома?
– Ну да.
– Тогда – извините за вопрос… что же вы делаете весь день, Гарри?
Что я делал весь день? Я поднимал Пэта, одевал его, провожал в школу. Потом шел в магазин за покупками, убирал в квартире. Ждал сына у ворот школы, когда кончались занятия. Готовил сэндвичи, читал ему и укладывал его спать. Что еще я делал весь день?
– Да, собственно, ничего, – честно ответил я.
– Вы не скучаете? Я имею в виду, по работе.
– Конечно, скучаю. Раньше я общался с сыном пять минут утром и пять минут вечером. А теперь провожу с ним все свое время. Я не сам это выбрал, так получилось. Но из-за этого я не могу быть продюсером вашего шоу.
– Но вы могли бы быть исполнительным продюсером, правда? Вы могли бы приходить несколько раз в неделю, просто чтобы контролировать, как идут дела. Вы могли бы подсказывать мне, чего избегать, чтобы не выглядеть полным идиотом. Вы могли бы помочь мне сыграть на моих сильных сторонах, правда?
– Ну… – сказал я, – возможно.
Мне и в голову не приходило, что возможен компромисс между работой на полную ставку и бездельем.
– Послушайте, я в восторге от того, как вы занимаетесь своим сыном, – продолжал Эймон. – Поверьте мне, все матери города Килкарни носили бы вас на руках. Но вы мне нужны здесь. Я пришел сюда по самой эгоистичной причине – меня трясет при мысли о том, что я буду вести ток-шоу. Поэтому я и засыпал вам всю кухню застывшим воском. Я знаю, вы сумеете помочь мне избежать провала. И, возможно, у нас получится неплохая программа.
Я подумал о бесконечно тянущихся часах, когда Пэта нет рядом. И о недавней встрече с менеджером банка, которого впечатлили мои попытки ухаживать за сыном, но отнюдь не впечатлило растущее превышение кредита.
Но главное, о чем я подумал, – это как хорошо Эймон общался с Пэтом: восхитился его световым мечом, поговорил о родной планете Люка, не забыл отметить, что он замечательный ребенок.
И я понял, что на данном жизненном этапе – впрочем, как и на всех будущих жизненных этапах, если до них дойдет, – мне будет нравиться любой, кто понравится моему мальчику. Когда вы один с ребенком, вам хочется, чтобы его одобряло как можно больше народа. Похоже, что этот молодой ирландский комик с засохшим воском в ушах – на нашей стороне. Так я понял, что и я буду всегда поддерживать его.
Я был готов работать с ним неполный рабочий день, потому что сидел без гроша в кармане и скучал. Но главное, почему я решил работать с ним, – это то, что ему понравился мой сын.
– Мне нужно посмотреть на вас в действии, – сказал я. – Нужно посмотреть, что вы делаете на сцене, чтобы понять, как это может сработать на экране. У вас есть какие-нибудь пробные записи?
– Что-что? – переспросил он.
22
Какое бы противоположное значение к словам «загадочный», «непонятный», «непостижимый» вы ни подобрали, они обязательно подойдут к маленькому ребенку.
Возможно, лет через десять Пэт научится прятать свои чувства за маской равнодушия, и я – тогда уже старик – не буду иметь ни малейшего понятия, о чем он в данный момент думает. Но сейчас ему было четыре, скоро исполнится пять, и я сразу заметил, что после телефонного разговора с матерью он пребывал в отвратительном настроении.
– Все в порядке, Пэт?
Он тоскливо кивнул, и я отправился за ним в ванную комнату. Он выдавил немного детской зубной пасты на свою щетку с изображением одного из героев «Звездных войн».
– Как мамочка?
– Нормально. Только она простудилась.
Он не плакал. И не собирался плакать. Глаза у него были сухие и подбородок не дрожал. Но он был сильно расстроен.
– Хочешь посмотреть видео? – спросил я, глядя, как он полирует свои новенькие зубки.
Он сплюнул в раковину и с подозрением взглянул на меня.
– Завтра в школу.
Я знаю, что завтра в школу. Но ты можешь посмотреть не целый фильм, а, допустим, только начало первого фильма, до того места, где захватывают двух дроидов. Хочешь?
Он прополоскал рот и поставил зубную щетку на место.
– Я хочу спать.
Проводив Пэта в спальню, я накрыл его одеялом. Слушать сказку он тоже не захотел. Но я не мог выключить свет, зная, что он в подавленном состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95