— И над всем этим восседает на троне Господь Бог! Он создал мир в химической реторте. Rotornar al segno — назад к первобытному. Но пар поднимался с земли, и орошал лицо земли, сказано у Моисея. Созидательная влага, рождающая жизнь. Лишь по этой причине мир должен быть серым. Я знаю, Питер показал вам картину. Он сделал так по моему пожеланию. Хорошо, что вы оказались честны. Никакой Дюрер не мог привить вам эту честность. Та картина — копия моего триптиха «Воз сена». Копия. Оригинал продан!
Босх засмеялся. Лишь теперь Петрониус решился повернуться к нему:
— А что бы вы сделали, если бы я скрыл нашу вылазку с Питером?
Мастер подошел к своей картине, взял чашу с лаком, обмакнул тряпку, вновь оросил земной шар и натер до блеска.
— Вам бы пришлось искать себе новое пристанище. Ipse dixit et facta sunt. Ipse mandavit et create sunt.
Петрониус, хорошо знавший как латынь, так и Библию, сразу же вспомнил нужное место и связал его с надписью в верхнем краю триптиха.
— Псалмы: Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес. Да хвалят имя Господа, ибо Он повелел, и сотворились… сказано в последних псалмах, из которых вы взяли это предложение.
Босх медленно повернулся к подмастерью. Его глаза расширились и светились особым флюоресцирующим светом, который поразил Петрониуса при первой встрече. Казалось, мастер смотрел сквозь него. Едва шевеля губами, он произнес:
— У меня есть для вас заказ, Петрониус Орис из Аугсбурга.
XIII
— Он отправил две створки в Оиршот, в свое имение. Там живет хозяйка. Думаю, здесь, в Ден-Босе, стало слишком опасно для таких картин.
Петрониус пожал плечами. Они с Питером поднимали наверх, в мастерскую, свежую деревянную доску. Просмоленные ставни были закрыты, так как всю ночь дождь лил как из ведра.
— И даже если ты видел их во сне…
— Послушай, Питер, ты тут дольше других, и я не обижаюсь за то, что ты мне не веришь. Но я видел эти створки так же, как вижу сейчас тебя.
— Значит, он работает теперь над чем-то, что не хочет показывать нам. А то, что тебе было позволено увидеть картину…
Они уже едва дышали, такая тяжелая оказалась доска.
— Почему он велел тебе рисовать здесь, наверху? Я три года сижу внизу, и мне ни разу не предложили работать в мастерской! Я прокаженный, что ли?
Петрониус окинул Питера взглядом и проговорил:
— Ну, побриться тебе не мешало бы. По крайней мере стал бы похож на человека. Может, попробуешь?
Питер закатил глаза.
— Я-то всегда думал, что швабы неразговорчивы и глупы, а ты трещишь без остановки, будто у тебя язык без костей.
Они подняли доску на мольберт и теперь с удовлетворением смотрели на результат своих трудов. Петрониус закрепил доску. Питер достал из мешка кисти и баночки с красками, освободил место в центре стола и расставил краски в строгом порядке. Затем он подошел к мольберту и тщательно осмотрел дерево.
— Отличная работа! Гладко выструганная липовая доска, из самой середины ствола. Стоит дорого. Похоже, картина будет особенная.
Петрониус пожал плечами: а что он мог ответить, если и сам не знал, что получится?
— Не имею понятия. Мастер сказал мне только, что заказчик очень близкий ему человек. И что он хорошо заплатит. Очень хорошо.
Питер провел рукой по поверхности доски, обошел мольберт, осмотрел обратную сторону и обнаружил знак: темную ладонь с широко раздвинутыми пальцами.
— Посмотри сюда. Доска сделана в Антверпене. Это знак гильдии антверпенских художников. Как мастеру удалось заполучить ее?! Один этот знак удваивает стоимость доски. Обычно столько платят за готовую картину. Она не покоробится и за сотню лет Должно быть, заказчик — важная персона.
Питер присвистнул. Петрониус подошел к нему и тоже провел рукой по доске.
— Она не только остругана, но и покрыта масляным лаком. Это сделано для того, чтобы грунтовка лицевой стороны не покоробила дерево. Доска удивительно легкая.
— И это называется «легкая»?! Мне хватило, не хотел бы я таскать такую каждый день. Все руки оборвал. Во время дождя ее нельзя поднимать на лебедке, она промокнет.
Неожиданно Петрониус поднял руку, и оба замолчали. На лестнице послышались шаги. Кто-то взбирался на крышу. Петрониус и Питер переглянулись. Затем Питер кивнул и шмыгнул за лестницу, туда, где хранились ткань и веревки для упаковки картин и сырых досок. Петрониус взял в руку палку и стал ждать гостя. Он стал так, чтобы шедший увидел его сразу.
— Salve! — поприветствовал Петрониус гостя. Человек поднялся на верхнюю ступеньку и высоким мелодичным голосом ответил:
— Salvete!
— Кто удостоил нас чести? И кто впустил вас?
По лицу мужчины пробежала улыбка, немного ехидная и виноватая в то же время:
— Сам мастер. Он может прийти в любую минуту. Мы встретились перед домом.
Петрониус кивнул. Питер опустил палку за спиной посетителя.
— Ваш друг может спокойно выйти из укрытия, — произнес неизвестный, — я чувствую, он у меня за спиной.
Когда Петрониус хотел возразить, мужчина остановил его жестом:
— В наше смутное время можно понять вашу осторожность. В мире все меньше доверия. Рискну предположить, что именно вы будете рисовать мой портрет? Тогда за дело!
Гость прошел в центр мастерской, взял один из стульев для натурщиков со специальным приспособлением для поддержки головы и плеч и передвижной спинкой. Сел и выжидающе посмотрел на художника.
Незнакомец был закутан в плащ из тончайшего сукна, который скрывал руки. Овальное лицо обрамляли гладкие, коротко подстриженные волосы. Когда он садился, плащ распахнулся, и показались тонкие пальцы. Все в облике посетителя было изящным и хрупким, только что-то в лице не соответствовало всему его облику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99