Они — часть мира, окружающего нас. Кто войдет через парадную дверь, отягощенный собственными мыслями, будет рассматривать картину с иных позиций.
Алмагин перешел на чердак, Петрониус последовал за ним. На каждом дюйме этого помещения располагалось чудо, Он обнаружил огромного скорпиона, разрезанного пополам и повешенного за четыре нити. Передняя часть тела с клешнями вращалась в потоке воздуха, то соединяясь, то разъединяясь с заканчивающейся мощным жалом задней половиной.
Вслед за ученым подмастерье вышел на чердак. Вход в кунсткамеру был спрятан под люком в полу, который Алмагин заботливо закрыл за собой, тщательно расправив лежавший над ним ковер.
— Отвечаю на ваш вопрос, Петрониус. Человек — существо странное. Дай ему картину, показывающую неизвестное, демоническое, и он поверит, что здесь поработала нечистая сила. А тут лишь фантазия художника. В действительности только жизнь есть дьявольское проявление, а дар изобретателя невинен, свободен от всякого греха. Он открыт, тогда как наше мышление находится в плену у собственных заблуждений.
Петрониус пересек чердак и остановился у одной из картин, закрытой черной тканью. Он знал, что скрывается за ней. В нем все кипело, и теперь он видел все события иначе. И встреча была не случайной. За всем скрывался чей-то план, который он не мог постичь. Неужели и спор с Энриком, и исчезновение Зиты — его часть?
— Почему вы рассказываете мне все это, меестер Якоб? Почему ждали меня? Почему подогревали мое любопытство, когда в доме никого не было? На все должна быть причина!
Алмагин обошел стул, на котором позировал для портрета, обогнул стол с красками и пигментами и наконец подошел к Петрониусу и стал медленно снимать ткань с картины. Показалась средняя часть триптиха.
Иероним Босх работал с невероятной скоростью, поразившей Петрониуса.
— Картина буквально кишит людьми, Петрониус. Мужчины и женщины все одного возраста, нет детей и стариков. Все они в одном весеннем состоянии невинности. Возьмем время до Всемирного Потопа. В нем человек не сознает, какому пороку предается. Возьмем рай, который и сейчас ищут там, где мореплаватель Колумб открыл новую страну. Люди должны жить так, как создал их Бог, не осознавая греха, не думая о старости. Или возьмем наше сообщество. Люди на картине, как и мы, празднуют службу. В центре — любовь, симпатия друг к другу, внимание, но не из-за полового влечения. Ни один человек на картине не совершает акт воспроизведения себе подобных. Только по этой причине картина чрезвычайно опасна. Потому что она отрицает основополагающий принцип Ветхого Завета: будьте плодовиты и множьтесь. Если бы на этой картине люди бросились друг на друга, церковь подняла бы руку и заклеймила художника — и забрала картину. Нашлось бы много жирных аббатов, которые повесили бы картину в своих кельях. Но этого нет в нашем полотне, что делает его опасным. Здесь удовольствие служит только радости людей. Невероятная мысль! Если бы картина попала в руки инквизитора, мы все оказались бы на костре: мастер Босх, вы и я, и все подмастерья, которые тут ни при чем.
Взгляд Петрониуса блуждал по картине. По всему полотну угадывались сексуальные отношения. Земляника указывала на эротические действия, как и виноград, и сливы. У одного из мужчин была слива вместо головы, будто во время разговора с девушкой, которая лежала рядом с ним на земле и болтала, он не мог думать ни о чем другом, кроме как о ее половой принадлежности. А затем взор подмастерья упал на двух существ, которые были заключены в капсулу и дарили друг другу любовь. Лицо мужчины приближалось к женщине для поцелуя. Он положил руку на ее живот, а она свою — ему на колено.
Якоб ван Алмагин следил за взглядом подмастерья.
— Вы очень наблюдательны, Петрониус. Лишь немногим дана такая интуиция. Поэтому я показал вам картину. Ее значение…
— …многообразно, — прервал его Петрониус.
Он восхищался тончайшей работой Босха. Части растений образовывали буквы, которые при внимательном рассмотрении можно было прочесть.
— Альфа и омега, начало и конец, человек рая и человек конца века. Они сравнимы в любви!
Петрониус не знал, рассказать ли ему о подслушанном ночном разговоре. Что-то удерживало его.
— Вы способный, Петрониус, очень способный. Это дворец бракосочетания, где созидательный наказ Господа Бога обновлен: плодитесь и размножайтесь. Но он приобретает иной смысл. Он не означает: переполните мир себе подобными. Он гласит: распространяйте наши идеи дальше.
— Semen ets verbum deif — прошептал Петрониус. — Слова Бога есть семя, из которого рождается жизнь. Шар на внешней стороне триптиха похож на яйцо мира.
— Хорошее наблюдение, Петрониус. Новое произведение рождается из невинной любви. Фантастическая мысль, мысль, выходящая за рамки того, о чем думают в этом мире священники эры конца, сомневающиеся фанатики потустороннего мира, властвующие и жаждущие власти. И все же картина идет еще дальше. Она дает портрет современности. Разве вы не узнали себя? Тут сидит не какая-то пара, а вполне определенная: Петрониус и Зита ван Клеве. Оба — невинные адамиты и оба носители этой миссии во веки веков. Вот изображена семенная коробочка львиного зева — подхваченные ветром зонтики семян разлетаются по всему свету.
Петрониус откашлялся. Низ живота неприятно тянуло.
— Почему я и почему Зита?
Алмагин опустился на стул, затерявшийся среди мольбертов, разноцветных палитр. Тут стояло и набитое соломой чучело совы, которое мастер принес из
— Я жду худшего. Мастер Босх оскорбил инквизитора, оскорбление придется искупать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99