Я чувствую, патер Иоганнес готовит удар против всего братства адамитов. Картину нужно спасти и, возможно, завершить, если мастер не сможет сделать этого сам. И должны остаться люди, в руках которых будет ключ к произведению. Оно не должно остаться непонятым. Вам ясно, Петрониус? Какая польза от картины, если ее не понимают вообще или понимают неправильно? Никакой!
Петрониус кивнул, однако его не покидало ощущение, что не только мысль об адамитах подталкивала Якоба ван Алмагина передать послание картины дальше.
— Для вас эта работа мастера не должна быть тайной. Вам следует знать, что существа, изображенные на полотне, взяты у природы, а люди говорят на особом, но понятном языке.
Петрониус снова и снова рассматривал движения людей, странные горные образования, огромных птиц и плоды.
— А какое еще послание скрывает картина, и почему вы непременно хотите спасти ее?
Алмагин резко встал со стула и высоким, дрожащим от волнения голосом, задыхаясь, произнес:
— Кто вам сказал, что в картине есть что-то, кроме кредо нашего братства?
IX
— Не прячься, Петрониус, а неси сюда декорацию! — крикнул Энрик.
Подмастерье мечтал, устремив взор в небо. Видневшиеся сквозь дыры в крыше собора темные облака предвещали преставление под дождем. Но сейчас в опускающихся сумерках солнечные дорожки удлиняли тень колонн до самого неба. Над юношей простирался огромный мир, в котором он был всего лишь букашкой. Никогда раньше Петрониус не ощущал себя в такой степени, как в этот момент, причастным к осуществлению божественных планов.
— Тебе не место в этом мире, — неожиданно прозвучал голос Энрика.
Он подошел к товарищу и попытался забрать у него декорацию.
— Если бы все работали, как ты, то мы смогли бы показать представление не завтра, а в следующем году.
Петрониус виновато кивнул и неохотно оторвался от созерцания бесконечного неба.
— Куда нести декорации?
— Я уже трижды сказал. Туда, за гору искушения, на правую сторону. Прислони к колонне и подними на гору. Внутри гора полая. Вверху декорации надо привязать веревкой. Вот, возьми канат и поспеши.
Петрониус кивнул и потащил натянутое на рамку трехметровое полотно к горе. Издали она действительно напоминала огромную скалу, которую закатили в еще не законченное здание собора. С обратной стороны она была завешана льняными полосками ткани. Со стороны колонн осталось место для последней декорации. Тогда вся конструкция приобретала оптическую завершенность. Петрониус вставил рамку в отверстие и проскользнул за полоски. По лестнице внутри горы он забрался наверх, чтобы канатом прикрепить декорацию к раме. Оттуда, если просунуть голову сквозь ткань, подмастерье мог видеть всю площадь. Перед собором стояли скамейки, приготовленные для горожан и патрициев. Места для простого люда были огорожены канатами вокруг колонн.
Петрониус завязывал узел, когда над сценой раздался пронзительный крик.
— Босх!
Высокий голос рвался вверх и, отражаясь от колонн, эхом возвращался назад.
— Иероним Босх!
Из темноты собора показалась фигура инквизитора, который, тащил за собой актера в маске. Петрониус слегка приоткрыл полотно декорации — так он мог лучше видеть происходящее и ничего не пропустить. Человек, шедший позади священника, попал в луч света, прорвавшегося сквозь облака и озарившего пространство между колоннами, и оказался чертом с рогами на голове, с привязанными к ногам конскими копытами и хвостом с острым, в форме сердца, концом. Но одет он был в платье доминиканца.
— Иероним Босх! — прокричал инквизитор, и от этого крика у всех присутствующих по спине побежали мурашки. — Выходите и покайтесь, я знаю, что вы здесь.
Патер держал артиста в костюме черта за воротник и крутился во все стороны, чтобы не пропустить появления художника. Его белое как мел лицо светилось во мраке собора, а обычно красные глаза походили на черные дыры. Петрониус невольно спрятался за декорацию, чтобы остаться незамеченным.
Мастер Босх появился в тот момент, когда патер Берле повернулся к нему спиной. На лице мастера была язвительная улыбка, в его облике чувствовались уверенность и достоинство. Такой человек никогда не станет унижаться и брызгать слюной подобно патеру Берле.
— Что вам нужно от меня, патер Иоганнес?
Инквизитор обернулся и некоторое время в оцепенении смотрел на художника.
— Что мне нужно? Что мне нужно? Вот что мне нужно! — прокричал священник и толкнул актера в маске к ногам художника.
— Вы что, совсем лишились рассудка, одев сатану как доминиканца? Разве не сказано в Библии: не испытывай Господа Бога своего?!
Босх задумчиво кивнул, опустился на колено и помог человеку в маске встать.
— Там также написано: Господу своему Богу ты должен поклоняться и Ему одному служить. О служении доминиканцам, насколько мне известно, в Библии не сказано ни слова. Но так как они все более дерзко вмешиваются в дела веры в Хертогенбосе, сравнение со злым духом из Евангелия от Матфея кажется мне оправданным.
С этими словами Босх обращался не к инквизитору, а к актерам и рабочим, устанавливавшим декорации. Привлеченные криками священника, они собрались вокруг спорщиков. Петрониус хорошо видел их: оба бледные, один стоял, заложив руки за спину, другой — скрестив руки перед собой. Во втором ряду среди собравшихся подмастерье рассмотрел Якоба ван Алмагина, прикрывавшего лицо руками. Казалось, тот расстроен поведением мастера.
— Разве дьявол не искушает нас ежедневно? Разве мы не потакаем прихотям доминиканцев в нашем городе? Потому что проще сказать: тот виноват, этого надо наказать сразу, того — лишить жизни, чем произнести:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99