Но стоило ему воткнуть палку в грунт, та ломалась пополам. Наконец он сдался.
— Были бы тут нужные инструменты, а так…
Попытки добыть огонь трением тоже закончились неудачей.
— Какие-то сырые деревяшки, — ругнулся эрт и с раздражением отбросил щепки прочь.
Так и не согревшись и не просушив одежд, путники отправились на поиски лесных плодов.
— Разве эти яблочки съедобные? — ворчал Диармид. — Ну и кислятина — вырви глаз.
Ночью они спали в куче листьев, прижавшись друг к дружке от холода, и по очереди держали стражу. Диармид стойко боролся с тем отвращением, которое вызывала в нем уродливая спутница, но каждый взгляд на нее воистину ранил его сердце, чувствительное к красоте, ищущее совершенства. Товарищи-наемники прозвали молодого эрта «кочетом» — за нрав задиры и дамского угодника, как бахвалился сам Диармид; за сходство отросших рыжих волос с петушьим гребнем, как утверждали приятели. Как бы там ни было, эту девушку до костей промораживал лютый холод в его глазах и манерах. Для бывшего стражника всегда все было просто: человеческий род делился на врагов и друзей, мужчин и женщин. И только Имриен не вписывалась полностью ни в какие рамки, потому Диармид и не мог определить, как же к ней следует относиться. Да она и не нуждалась в его теплом отношении — разве что совсем чуть-чуть.
Наутро эрт сказал:
— Нынче у нас пятое число месяца гаотмиса. Если так и дальше пойдет, мы достигнем Каэрмелора в нетилмисе, не раньше.
«Меня восхищает твоя вера в лучшее!» — откликнулась девушка.
Днем они поставили силок из ремня Диармида и крепких нитей, вырванных из одежды Имриен. Путники терпеливо прождали в засаде несколько часов, но ни одно лесное существо не соизволило попасть в ловушку, за исключением парочки бордовых листьев.
При взгляде на них Имриен испытала странное чувство, как будто в глубине памяти дрогнула некая потаенная струна, однако это быстро прошло. Развязав ремень и веревки, девушка вернула их спутнику.
— Да ладно, эта возня с охотой и силками только время отнимает. Можно собирать еду по дороге.
Имриен ощутила знакомую сосущую боль в животе. «Если когда-нибудь вернусь в город, непременно выучусь выживать в лесу», — поклялась девушка про себя. Удивительно, как далека жизнь от Историй, услышанных когда-то в Башне Исс! Вымышленные герои не знали голода; лесные плоды так и сыпались к ним в руки.
Не говоря уже о том, что в любое время года эти бесстыжие лгунишки почивали прямо на земле, не зная ни мороза, ни сырости. Вранье, сплошное вранье.
И вдруг… Неужели судьба сменила гнев на милость? Впереди темнели кусты лещины. Переспелые орехи обильно усыпили землю; на ветвях еще оставалось достаточно. Путешественники вне себя от радости кинулись обирать щедрые заросли.
Тут кусты заворочались, принялись расти и, наконец, взорвались изнутри. Из самой гущи показался злобный лик с носом в виде гнилого ореха и гневно завизжал на непрошеных гостей:
Ни орешка, ни листочка
Чернмилк Пег не даст, и точка!
И комка земли не дам
Попрошайкам и ворам!
Из земли вытянулась оборванная, сухая старушонка с шелушащейся зеленой кожей. Существо разрасталось на глазах, словно невероятный мерзкий сорняк, и размахивало сучковатой палкой в узловатых руках. В ухмыляющемся дупле рта торчали источенные личинками зубы.
Будь ты нищий, будь ты тать,
А со мной не совладать!
Убирайтесь, или Пег
Вас распишет под орех!
Хранительница Куста заскрипела зубами и взмахнула дубинкой; на землю отколотыми щепочками посыпались ногти с корявых пальцев.
— Будь по-твоему, гнусная карга, — проворчал Диармид, отступая.
И путники заспешили прочь от запретных кустов, которые долго скрежетали зубами им вслед и яростно брызгали пенящейся слюной. Когда заросли остались позади, эрт с неохотой промолвил:
— Так себе нежить, только с виду опасна. Я бы с ней разобрался… да не поднимать же руки на старуху!
«На бабулю она еще похожа, — поддакнула Имриен, — а вот на одаренного стихоплета едва ли».
Каменное лицо Диармида не дрогнуло; шутка не достигла цели.
На другой день животы все так же пухли от голода. К тому же ночью было холодно. Настолько, что путники в отсыревших нарядах потеряли всякую надежду на сон и просто бродили туда-сюда, стуча зубами. В голову не лезло ни одной мысли, исчез даже страх перед возможной опасностью.
Да и следующее утро не предвещало перемен к лучшему. Имриен уныло брела под навесом листвы, окутанной туманом, и размышляла о том, что еще немного — и им обоим придет конец. Прежде, с Сианадом, было совсем не то. Тогда стояло жаркое лето. Скоро ветви деревьев оголятся, и смертных будет видно за мили. Голодная окоченевшая девушка мечтала только об одном: упасть на землю и забыться. И лишь гордость гнала упрямицу вперед.
В головах путников царила такая же легкость и пустота, что и в желудках. Однако на чувства отсутствие пищи никак не повлияло, разве что обострило. Поэтому, когда ноздри смертных уловили съедобный запах, он показался прекраснейшим, божественным благоуханием. Путешественники сглотнули слюну и одновременно повернулись в ту сторону, откуда доносился волшебный аромат.
— Боюсь, что это ловушка, — прошептал Диармид. — Смотри в оба! Помнишь, матушка дарила тебе тилгал, он еще с тобой?
Имриен кивнула. Продырявленный водным потоком камушек — большая редкость. Можно ли расстаться с таким могущественным амулетом? Ведь он спасает от любого морока, стоит только взглянуть сквозь дырочку. Девушка достала тилгал и сжала в руке.
Нюх вывел путников на солнечную опушку. Оба остановились на краю и осторожно выглянули из-за багряной завесы листьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147