.. Все, можешь идти.
Девушка мягко, беззвучно встала, поправила измятую фуфайку. Поморгав красными воспаленными глазами, хотела еще что-то сказать, но передумала.
-- Тебя определили в третий отряд, -- напомнила белая тройка на рукаве фуфайки начальнице. -- Первое отделение. Офицер-воспитатель -старший лейтенант Артюхова. Она сейчас к тому же и начальник отряда. Точнее -- и. о., пока настоящий начальник в отпуске. -- И она торопливо закрыла "Дело", подумав, что, в сущности, не совсем ее обязанность -беседовать со всеми вновь прибывающими, но раз уж зам по воспитанию тоже в отпуске, то эту ношу приходится тащить ей самой. -- Моя фамилия -Грибанова. Звание -- полковник внутренней службы, -- теперь уже подумала о том, что для воспитанницы ее фамилия не имеет никакого значения. -Контролер ждет в коридоре. Она отведет тебя в жилкорпус. О-о, скоро уже и обед! -- Посмотрела она на часы с кукушкой, висящие на стене кабинета справа от выцветшего прямоугольника, на месте которого когда-то находился портрет Макаренко.
2
Серый асфальт. Серые лужи. Серое небо. Серые дома жилзоны.
Когда остановились у входа в мрачное двухэтажное здание, Ирине показалось, что и внутри у нее все стало таким же серым. "Помни, твое пребывание здесь должно быть последним", -- прочла она на транспаранте, вывешенном между окнами этажей, и зябко поежилась.
-- Подожди меня здесь, -- черным огрызком-антенной рации показала на лужу у входа контролерша-сержант, наконец-то переставшая быть молчаливым призраком, и нырнула под козырек подъезда.
В лужу, естественно, Ирина не шагнула, а так и осталась стоять на прежнем месте. Сегодня впервые она узнала, что три года отсидки, которые дал ей суд, вполне могут оказаться всего лишь годом, и это была, наверное, единственная хорошая новость за последние месяцы. Все же остальное казалось даже не серым, как сейчас все вокруг, а черным. Словно какая-то злая туча накрыла ее и сколько она ни пыталась выбежать из мрака, подставить лицо солнцу, туча не отпускала, а неслась и неслась все время над ней. Неожиданный арест патрульным нарядом милиции, сырой, воняющий вокзальным туалетом, едким потом и сырыми тряпками следственный изолятор, дурацкие допросы, очные ставки с людьми, которых она впервые в жизни видела, свидетели с наглыми физиономиями, "улики", которые совал ей в лицо еще более наглый следователь, фотографии разбитых витрин, разворованных полок магазина, в котором она, как ни напрягала память, так и не вспомнила, была ли хоть раз в жизни, потом -- суд, испуганное, искореженное ужасом и стыдом лицо матери, этап и -- колония. Почему это все произошло? Случайность, ошибка милиции, гонка за выполнением плана по раскрываемости или чей-то умысел?
-- Воробышек! -- вопреки ее мрачным мыслям произнесли губы.
Метрах в пяти от Ирины, возле крашенных в свекольный цвет фундаментных блоков здания, по асфальту странно передвигался воробей. Он то делал два-три шажка, то припадал на правый бок и тогда болезненно вжимал в перышки крохотную, совсем не дергающуюся влево-вправо, как это бывает у птиц, головку. Если бы он не двигался, то вообще был бы незаметен на асфальте, но он все-таки ковылял, словно не хотел и вправду умереть и стать частью холодного асфальта.
Ирина шагнула к нему, но обрушившийся сзади грохот и тупой тычок в икру правой ноги заставили ее обернуться. Сердце, отозвавшись на испуг, молотило, наверное, с такой же частотой, как у больного воробышка, а глаза не могли поверить увиденному: точно на том месте, где две-три секунды назад стояла она, лежала расколовшаяся бетонная плита. Из таких плит обычно делают бордюр вдоль дорог. На уголке самого большого куска темнело что-то похожее на кровь. Вроде как содрал кожу тот, кто тащил плиту.
Ударившись об асфальт, она раскололась, оставив на его серой шкуре выбоину. Несколько кусков разлетелось в стороны. Один из них попал Ирине в ногу, и она, согнувшись и потирая ушибленное место, одновременно и стерла серую цементную пыль с казенных шерстяных колготок, выданных еще в карантине.
Выпрямившись, посмотрела наверх, на крышу. Ее жестяной, расчерченный ровными прямоугольниками скат с небольшим козырьком-навесом вдоль всей стены был пуст.
-- Воспитанница Конышева, -- заставил ее вздрогнуть голос контролерши, появившейся в дверях. -- Следуйте за мной... А это что? -наконец заметила она то, что давно могла бы заметить.
-- Я не... оно упало, когда я...
-- Откуда упало? -- Почему-то посмотрела контролерша в небо, чуть не уронив с головы берет.
-- Не знаю... может, с крыши...
Ирине только в этот момент стало по-настоящему страшно. Может быть, потому что контролершу больше волновало,
откуда
упала плита, чем то,
на кого
она падала.
-- Ладно. Разберемся, -- безразлично произнесла контролерша. -- Такие плиты в производственной зоне лежат. Там тротуар накатывают. Какая-нибудь дура сюда приперла. За вами только глаз да глаз нужен. Ну, ладно, -- вдруг вспомнила о чем-то более важном, переложила рацию из руки в руку, поправила китель, перетянутый портупеей, и приказала: -- Пошли в каптерку за постельными принадлежностями.
-- А можно?.. -- встрепенулась Ирина, которую как что тянуло за спину. -- Извините, я быстро.
Она подбежала к воробышку, отковылявшему всего-то на полметра от того места, где его последний раз видела Ирина, взяла на ладошку крохотное тепленькое тельце и, прижав его к фуфайке, бегом вернулась к контролерше. Воробышек заставил забыть о плите и, когда она бежала, глядя на него, то чуть не упала, споткнувшись о ее кусок. А, споткнувшись, опять помрачнела. Неужели плита упала случайно? Или целились точно в нее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78