Крутнувшись на подиуме, она нырнула назад, в спасительную тьму, и вызвала смешок в зале.
Чья-то нервная и властная рука нажала на выключатель, и ворвавшийся в комнату свет ослепил Мезенцева.
-- Ну в чем дело, Михалыч?! -- бросил окрик к дальней стене, к подиуму кто-то справа, и Мезенцев невольно повернулся на голос.
Глаз, привыкающий к свету, остановился на худощавом, интеллигентного вида мужчине. Ему вряд ли было более тридцати пяти, а густая черная шевелюра делала и того моложе. На холеном лице к месту смотрелись модные, в тонкой золотой оправе очки с чуть затемненными стеклами, а костюма такого качества, в котором он небрежно восседал в единственном на всю комнату кожаном кресле, Мезенцев не видел даже в Москве, где две недели весной обивал пороги, собирая документы на увольнение из армии.
В зале, кроме них двоих, сидели еще трое: кавказец с трехдневной черно-седой щетиной на худом лице, толстяк, сморкающийся в платок и очень похожий на банкира, какими их рисуют в карикатурах -- с непомерным животом и отполированной лысиной, и -- чуть в стороне -- здоровяк в черной кожаной куртке "три четверти", который явно потел от нестерпимой жары, но все равно куртку не снимал, словно она уже навек приросла к его телу. Но это был не тот здоровяк, что привел Мезенцева, и от этого ему подумалось, что таких здоровяков полно в этой странной химчистке.
-- Осечка, Константин Олегович. Осечка, -- высунулась из-за черной шторы над подиумом курчавая голова неопределенного возраста. Ее обладателю можно было дать и тридцать лет, и пятьдесят -- как кому нравится. -- Она отказывается.
-- Ну и хорошо! -- простуженным голосом просипел толстяк и опять сочно, с прибулькиваньем, высморкался. -- На кой хрен эта сопля нужна тебе, Костя? Ни рожи, ни кожи и попка -- с телефончик...
-- Не скажи, не скажи, -- воздел глаза к потолку человек в кожаном кресле, поправил очки и в потолок же ответил: -- Есть любители и на такое, есть... Знаешь, в этом тоже есть своя изюминка, своя искорка. Я думаю, фотохудожник со мной согласится? -- хрустнув кожей кресла, повернулся очкарик к Мезенцеву. -- Вы, наверное, таких вот тоже снимали? Не противоречьте, по глазам же вижу, что снимали. Я в "Андрее" и "Махаоне" несколько ваших таких фотографий худых натур видел. Тонко. Очень тонко... Ничего не попишешь -- столица, уровень. А в нашей глухомани даже на паспорт толком отснять не могут...
Очкарика подбросило в кресле. Он вскочил, прошелся к подиуму и обратно. Был он высок, строен, но в том, как себя держал, чувствовалась отработанность, поза. С такой видимой энергичностью раньше взлетал на трибуну комсомольский вожак, чтобы позвать слушателей туда, куда он сам ехать не собирается.
-- А номер второй, Людочка,.. хороша... Ох, хороша! -- не сдержался толстяк.
-- Пэрсик! -- поддержал его кавказец. -- Попка -- пэрсик!
-- Тогда, может, со второй и начнем, Арнольд Исаевич? -- по-ленински указал ладонью на Мезенцева очкарик. -- Пять-шесть кадров. Любые позы. По вашему усмотрению и фантазии. Себя не сдерживайте. Аппаратура с вами или в гостиничном номере?
Мезенцев медленно встал, по-военному, как китель, поправил куртку и врастяжку, глядя прямо в стекла очков, за которыми почти не угадывались глаза, спросил:
-- Вы -- Пеклушин Константин Олегович?
Черная куртка сделала шаг от стены. Скрипнул стул под толстяком. Что-то свое, очень похожее на "ара-ара" прошептал кавказец.
-- Да... Я, -- уже о чем-то догадываясь, выдавил из себя очкарик.
-- Я -- по вашим восемнадцати жалобам-заявлениям на соседей, -- и, почувствовав, что здесь нельзя терять инициативу, представился: -- Старший лейтенант милиции Мезенцев, ваш новый участковый... Кстати, а что здесь происходит?
-- Как это что?! -- развел Пеклушин руками с таким видом, словно они здесь всего лишь смотрели новости по телевизору. -- Самый обычный рабочий момент -- отбор девочек в танцгруппу...
-- А почему... ну, так? -- показал пальцем на подиум Мезенцев.
-- Так принято! -- сделал потрясенное лицо Пеклушин и так долго смотрел с этим выражением на гостя, словно впервые увидел столь странного человека. -- Нам же очень важны физические параметры,.. физические данные претенденток! Рост, фигура, пластика, умение подать себя, -- сказал и осекся, немного пожевал воздух пухлыми красивыми губами и, поняв, что теряет напор, опять стал хорошо поставленным голосом говорить, как нравоучать: -- Сейчас это все разрешено. Ничего противозаконного в этом нет. Лицензию мы имеем. Работаем уже два года. И никаких нареканий со стороны властей, -- показал почему-то на толстяка, а тот в ответ опять высморкался. -- Наши танцгруппы гастролируют по всему миру: в Европе, Турции, Канаде. Отзывы -- только отличные... Значит, заявления, говорите, -- вспомнил слова Мезенцева и тут же обернулся к подиуму. -Михалыч, объяви девочкам технический перерыв. Минут на тридцать. Не более, -- и, повернувшись уже к Мезенцеву, с напускной учтивостью поинтересовался: -- Не более?
-- Не более, -- попугаем повторил Мезенцев. Ни Уголовного кодекса, ни иных юридических бумаг он не знал, и от этого ощущал себя ребенком, которого обманули. Впрочем, возможно, что в этом стриптизе и не было ничего противозаконного, раз уже и по телевидению, и в газетах не могли обойтись без голых девиц.
-- Прошу, -- еще более угодливо показал Пеклушин на тяжелую коричневую портьеру, за которой явно скрывалась дверь, впустившая тогда, во тьме, Мезенцева.
-- До свидания, -- попрощался с остающимися в комнате Мезенцев.
Толстяк в ответ высморкался с громкостью моржа, вынырнувшего из воды. А кавказец опять произнес что-то похожее на "ара-ара".
Уже знакомым путем Мезенцев прошел в комнату, где сидели девчонки, и теперь, после того, что он уже увидел, они казались ему глупее, некрасивее и -- почему-то -- несчастнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78