Они все так же молчали, и только тогда Мезенцев понял, что в их глазах он -- один из тех, с кем он только что попрощался, и тут же решил, что нужно не стесняться милицейской формы и надеть ее уже завтра.
Под эти оглушившие его мысли он не услышал, как Пеклушин прошипел в лицо стоящему за дверью охраннику в коричневой кожаной куртке:
-- Ты кого привел, с-сука?! Уволю на хрен!.. Вызывай джип!
Кулак охранника, похожий на средней величины арбуз, вскинул рацию к посиневшим губам, и те быстро-быстро что-то зашептали.
4
Они проехали на джипе не больше сотни метров, как вдруг Пеклушин предложил выйти.
-- Ну, вот я и в Хопре! В смысле, дома, -- попытался растянуть он холодное лицо улыбкой, но она только исказила его, потому что улыбался Пеклушин как-то странно -- будто вот-вот собирался заплакать.
-- Так мы бы пешком... -- удивился Мезенцев.
-- Нет, нет, нет, -- вылезая из джипа, запротестовал Пеклушин. -- Для таких гостей!.. А потом, знаете, привычка: уже не могу без машины...
По загаженной лестнице они поднялись на третий этаж, и по пути Мезенцев с интересом прочел густо усеявшие стены подъезда надписи "Heavy Metall", "Rock", "Rap", "Fuck you", "Спартак" -- чемпион" и даже "Пеклушин -- гаденыш". О происхождении последней спрашивать было неловко.
Бронированная дверь после щелчков, похожих на клацания ружейного затвора, открылась, и Пеклушин предложил посетить его "временное (как он сказал) лежбище".
Он явно манерничал. Французская мебель и японская электроника в зале явно не соответствовали слову "лежбище".
Мезенцев взглянул себе под ноги и смутился. Правый носок (а ботинки он без всяких напоминаний снял в прихожей, хотя Пеклушин так и пошел в обуви в зал), был явно темнее левого, и от него на узорчатом паласе оставался такой же темный след. "Ботинок промокает", -- с досадой подумал Мезенцев, и эта новость расстроила его. Он не предполагал, что хваленая импортная обувь может прохудиться через месяц после покупки, и почему-то вспомнил свои кондовые морпеховские краги, которые никогда бы его так не подвели. Тоска по прошлому защемила сердце, и он рывком достал из-за пазухи сложенную вдвое кипу из восемнадцати заявлений, потому что только эти дурацкие заявления могли отвлечь от воспоминаний.
-- Вы жалуетесь... -- начал он.
-- Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, -- прервал его Пеклушин. -Виски, джин, ром?
-- Что?.. Нет, нельзя. Я на службе, -- произнес Мезенцев где-то по фильму запомнившуюся фразу, и произнес ее именно тем строго отсекающим тоном, как ее декламировал артист в милицейской форме.
-- Может, кофе поставить?
-- Нет, спасибо. У меня еще есть дела, -- пошевелил остывающими пальцами правой ноги Мезенцев. -- Давайте по существу... У вас жалобы на всех соседей, с которыми у вашей квартиры есть общие стены...
-- Все правильно. На всех, -- наполнив себе рюмку янтарным виски, поставил Пеклушин квадратную бутылку в бар, закрыл его, сделал сочный, долгий глоток, вслушался в свои новые ощущения и только после этого сказал: -- Сплошное быдло. Шахтерня... Вот мы с вами интеллигентные люди. У вас на лице написано высшее образование. У меня их -- целых два: универ и ВКШ...
-- ВКШ? -- удивленно переспросил Мезенцев.
-- Да, ВКШ. Это Высшая комсомольская школа. В Москве. Я ведь все-таки вторым секретарем горкома комсомола в Горняцке был.
"Второй секретарь... Второй, -- попытался вспомнить Мезенцев. -Кажется, по идеологии". -- И, поскольку большинство командиров на дух не выносило политработников, а он, кажется, к таким командирам хоть и всего лишь взводным, но относился, сразу почувствовал еще большую неприязнь к Пеклушину. А нужно было оставаться холодным и непредвзятым, и Мезенцев сделал над собой усилие, выдавил ощущение неприязни из души. Нет перед ним никакого бывшего секретаря по идеологии. Есть человек, которого что-то не устраивает в жизни, и он, как милиционер, просто обязан ему помочь.
-- Ну, вот возьмем, к примеру, соседа снизу. Алкаш, барыга и сволочь. От него снизу так самогоном несет -- он его, кстати, гонит, -- сделал Пеклушин паузу словно бы для того, чтобы новый участковый успел запомнить этот факт. -- Так несет, что на кухне находиться нельзя -- нормального человека сразу вырвет.
-- А сосед справа?
-- О-о, сосед справа -- это вообще отдельный разговор! -- даже поставил Пеклушин недопитую рюмку виски на журнальный столик. -- Вот вы как считаете: имеет трудящийся человек, предприниматель право на отдых, расслабление?
Ответить Мезенцев не успел.
-- Конечно, имеет! -- опередил его Пеклушин. -- Я тоже, знаете, за день навкалываюсь: то просмотры девочек, то танцзанятия с ними, то визы, то финансы, то кадровые вопросы -- просто сил нет. Так я себе комнату психологической разгрузки сделал. Вот посмотрите, -- и он предложил пройти за ним.
Мезенцев шагнул за дверь и от удивления резко оглянулся, словно не мог поверить, что он только что находился в стандартной, хоть и богато обставленной панельной квартире. Сзади виднелся кусочек коридора. Одним своим видом он успокоил Мезенцева. Он снова вернул взгляд в комнату и теперь уже с интересом провел им по ярко-зеленым ветвям тропического леса, по свисающим с потолка лианам, по укрытому зубчатыми листьями папоротника полу.
Зелень растворила в себе Пеклушина, сделала его невидимкой, и Мезенцев уж было подумал, что пора возвращаться из комнаты, но тут ветви раздвинулись, и Пеклушин с довольным лицом предложил ему пройти дальше.
-- Наступайте. Не бойтесь, -- показал он на листья папоротника. -Они -- пластиковые. Здесь все пластиковое. Вечное лето...
За зеленой стеной оказалось что-то типа поляны. Ее почти полностью занимал матрац странного вида и метровая колонка музыкального центра "Кенвуд".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78