Уоррен Максвелл никогда не посмеет дотронуться до нее кнутом, а если он вздумает вразумления ради подержать ее на хлебе и воде, то она стерпит. В эту ночь у нее был мужчина, настоящий мужчина, перед которым меркли все остальные. Хлеб и вода вместо пищи и питья не могли теперь ее испугать. Ей будет достаточно вспомнить Омара, чтобы жизнь снова засияла всеми красками, в каком прискорбном положении она бы ни оказалась. Ее рот навечно запомнил вкус Омара, и хлеб с водой ни за что не лишат ее этого восхитительного послевкусия.
Вернувшись, она не нашла на кухне Мема и испытала благодарность к пылкой молодой негритянке, так надолго задержавшей несносного потаскуна. Воистину все в эту ночь устраивалось как нельзя лучше, все было на руку Лукреции Борджиа! Тюфяк на полу не шел, конечно, ни в какое сравнение с мягчайшей пуховой периной, однако ей не потребовались дополнительные удобства, чтобы с легким сердцем отойти ко сну. Завтра будет новый день, а затем наступит новая ночь… Да будет благословен Омаров Бог!
Глава XXVIII
Уоррен Максвелл был твердо убежден, что, исходя из соображений здоровья и вящей продуктивности, производителя, успешно обрюхатившего телку, надлежит какое-то время выдержать в сарае или в бараке-часовне. Это давало бычку возможность восстановиться, отдохнуть от трудов праведных и поднакопить мужской силы. Максвелл не уставал твердить это Хаммонду, и тот, веривший любому слову отца, как Священному Писанию, придерживался того же мнения. Это их суждение не разделяли другие плантаторы, которые не давали своим производителям ни ночи, а то и ни дня отдыха. В этой связи Максвелл-старший говаривал: «У нас в Фалконхерсте племенная работа ведется не наугад».
В случае с Омаром Лукреция Борджиа полагала, что его продолжительное воздержание приносит пользу скорее ей, а не ему. Она не сомневалась, что позиция хозяев – отъявленная глупость. Обрюхатившему девку мужчине вовсе не нужен отдых. В человеческом организме действует своя, особая химия, и убыль мужской силы происходит вовсе не от частого ее расходования. Лукреция Борджиа знала: Омару истощение не грозит. Недаром, едва отдышавшись, он тут же приходил в готовность продолжать. Наслаждаясь его любовью на пуховой перине, она ни разу не смогла его опустошить: ему всегда хотелось еще. Этот молодец был неистощим!
День за днем дарили ей идиллию счастья. За работой она распевала свои неблагозвучные песенки, ночью ее ждали сарай за пошивочной, пуховая перина и Омар. Так прошла целая неделя – семь ночей восторга в объятиях Омара. Она уже надеялась, что случилось невозможное и Максвеллы забыли о нем.
Однако при всей своей предусмотрительности Лукреция Борджиа не могла предвидеть все до мельчайшей случайности. Кое-что все равно происходило по воле случая. Такой случайностью оказался зов, нежданно-негаданно прозвучавший однажды в ночи: Максвеллу вдруг понадобился Мем. Лукреции Борджиа повезло: той ночью она вовремя рассталась с Омаром и вернулась в кухню на холодный тюфяк. Мема, как обычно, не оказалось в доме, но Лукреция Борджиа была только рада, что он нашел развлечение в другом месте. Она как раз собиралась заснуть, плавно перейдя от мечтаний к сновидениям, когда из спальни раздался голос Максвелла:
– Мем! Мем, чертов сукин сын, где ты? Почему не отвечаешь? – Его вопли разбудили Хаммонда, который встревоженно крикнул:
– В чем дело, папа? Тебе плохо? – Тут подохнешь, а Мем и ухом не ведет! Я уже битый час стою на лестнице и зову его, а он как сквозь землю провалился. – Максвелл набрал в легкие побольше воздуху и снова завопил: – Мем!!!
– Тебе что-то нужно? – От волнения голос Хаммонда сорвался на фальцет.
– Всего-то лечебной соли с водой. Я проснулся от изжоги. Наверное, дело в свиных отбивных, которые Лукреция Борджиа приготовила на ужин: больно сочные, да еще этот вкусный соус… Лечебная соль – самое лучшее средство от изжоги. Но разве этого лентяя Мема дозовешься! Если он не соизволит подняться, то почему не идет Лукреция Борджиа? Уж она-то не глухая, черт возьми. Или в этом доме все оглохли?
Она накинула на себя драный плед и прибежала на зов.
– Вы меня звали, масса Уоррен, сэр? – крикнула она ему. – Вы кричали или мне это приснилось?
– Мне нехорошо. Но тут и помереть недолго – кому какое дело? Мне нужен Мем. Немедленно! – Максвелл задыхался от раздражения.
– И скажи ему, что он напрашивается, чтобы его отделали кнутом, – добавил от себя Хам.
– Мне нужны соли. – Обзаведясь аудиторией в лице Лукреции Борджиа, Максвелл перешел от воплей к стонам: – Из-за твоих отбивных меня замучила изжога.
– Бедненький масса Уоррен! – Лукреция Борджиа почувствовала, что ему требуется сострадание, и не обманула его надежд. – Ложитесь, я мигом принесу вам соли, только зажгу свечку.
На лестнице раздались шаги, и в гостиную спустился голый Хаммонд. Заглянув в кухню, он вернулся в столовую, где и столкнулся с Лукрецией Борджиа.
– Куда запропастился Мем, Лукреция Борджиа? – осведомился он. – На тюфяке на кухне его нет, а ведь его место там.
– Чего не знаю, того не знаю, масса Хам, сэр. Его всю ночь нет в доме.
Он смотрел на нее, не заботясь прикрыть свою наготу. Она зажгла свечу.
– Где же он? – повторил Хам.
Она плотнее запахнула на себе одеяло и понесла свечу на кухню. Он потащился за ней следом. Открыв дверцу буфета, она нашла коробочку с солью и сделала жест, означавший: вот успокоим вашего отца – тогда и поговорим.
Она насыпала в стакан пол-ложки порошка, налила воды, размешала и спросила:
– Хотите, чтобы я сама сходила к вашему отцу?
– Дай мне. – Хам забрал у нее стакан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107