Тогда она и рассказала мне, как Мем затащил ее в кусты, потому что сослался на ваше приказание. Он будто бы велел ей выбраться из хижины тайком ото всех, когда все заснут. Она думала, что выполняет ваш приказ: ведь Мем – такой же слуга из Большого дома, как Лукреция Борджиа. Вы часто передаете нам поручения через Лукрецию Борджиа или Мема. Вот Сафира и решила, что поступает по всем правилам.
Максвелл смотрел на нее с выражением непреклонной суровости на лице.
– Мы выращиваем у себя в Фалконхерсте ниггеров, и я хочу, чтобы они были лучшими ниггерами на всем Юге. Для этого я и расселил вас по хижинам. Среди них – твоя хижина, Минти. В каждой хижине есть ответственная. Если эти ответственные проявляют нерадивость и позволяют своим девкам шляться по ночам, то это значит, что на плантации начинается кавардак. Раньше мне не приходилось за вас краснеть, и дальше будет так же. Я обязан вбить в каждую тупую башку на плантации, что негры начинают совокупляться только тогда, когда я велю им этим заниматься, и ни минутой раньше. Понятно?
– Понятно, масса Максвелл, сэр. – Минти опустила глаза и вытерла их грубым подолом. – Такого больше никогда не повторится. Пока я остаюсь главной в хижине, у меня никто больше не забалуется.
– Верно, не повторится, – насмешливо подхватил Максвелл. – Но по другой причине: тебе больше здесь не жить, Минти. Я продам тебя первому подвернувшемуся работорговцу, таскающему за собой связку самых пропащих черномазых.
Она завыла и кинулась на веранду, где обхватила руками ноги Максвелла:
– Не продавайте меня, масса Максвелл, сэр! Не надо! Только не работорговцу! Работорговцам вы сбываете самых дурных негров! Вы только взгляните на меня! Я же родила для вас четверых младенцев, и все на загляденье…
– Тем более наступило время от тебя избавиться. – Он отшвырнул ее пинком ноги. – К тому же я больше не могу на тебя положиться. Если я перестаю доверять черномазому, то избавляюсь от него раз и навсегда. Решено: я тебя продам, но сперва прикажу выпороть.
Она стояла перед хозяином с поникшими плечами, охваченная унынием. Она знала, что умолять бессмысленно, ибо хозяин уже вынес ей приговор, однако любой обреченный готов до конца вымаливать прощение, просить сменить гнев на милость, убеждать, что в случившемся нет его вины. Минти не была исключением; она отлично понимала: что бы она ни сделала, что бы ни сказала, как бы ни обещала ревностно служить в будущем, как бы ни объясняла причины случившегося, разжалобить хозяина будет невозможно. Он всесилен, она же для всех – попросту пустое место; однако она предприняла последнюю, отчаянную попытку оправдаться.
– Я не виновата, масса Максвелл, сэр! Это все Мем! Это он пристал к Сафире, он убедил ее, что ей надо с ним переспать по вашему приказанию. Что ей было делать, раз такой была ваша воля? А что было делать мне? Откуда мне было знать, что глухой ночью Сафира убежит из хижины? Это у нее в первый и последний раз, клянусь!
– Мне все равно, знала ты или нет. Раз Сафира убежала, значит, ты проштрафилась. У нас не принято сильно стегать девок, и я не стану украшать тебя шрамами перед продажей, но кнута ты попробуешь, и точка. Получишь пять ударов. Это немного, зато и ты, и весь Фалконхерст будете знать, что ждет того, кто хоть немного оступится. Любой, кто посмеет самостоятельно выбрать себе девку или парня, заработает еще более суровую кару. Ты послужишь полезным примером. Пяток ударов – и на продажу.
Он отвернулся от нее и, не обращая внимания на ее умоляюще протянутые к нему руки, занялся Сафирой.
– Теперь ты. Шкура у тебя нежная, но и по ней придется пройтись кнутом. Совсем сдирать с тебя шкуру я не буду: вдруг Мем тебя обрюхатил? И потом, мне не нужны шрамы у тебя на хребте, потому что я и тебя продам, но только после того, как получу от тебя пару-тройку щенков. Ты заслужила семь ударов, потому что твоя вина гораздо больше вины Минти. – Он повернулся к Хаммонду, который напряженно внимал словам отца: – Отведи эту парочку в конюшню и надень на них кандалы. Они и без кандалов вряд ли сбегут, потому что беглецов в нашем стаде нет, но их все же ожидает наказание кнутом. Мало ли что взбредет им в голову.
Хаммонд повел несчастных в конюшню. Максвелл, сохраняя суровый вид, поднялся, но прежде чем покинуть веранду, подозвал Лукрецию Борджиа:
– Ты пойдешь со мной, Лукреция Борджиа. Это первый случай в Фалконхерсте, когда придется пороть девок, так что тебе и карты в руки. Ты это и сделаешь. Это будет правильнее, чем поручить такое дело негру.
Он спустился с веранды и поплелся в конюшню. Лукреция Борджиа семенила за ним по пятам. По пути она не выдержала и, нарушив неписаный закон, поравнялась с хозяином.
– Я отделаю их от души, – пообещала она.
– Смотри не переусердствуй, – предупредил он ее, не замечая, что рабыня идет с ним бок о бок, а не сзади, как положено. – Не преврати их в калек. Мы пользуемся кнутом, а не бичом: следов не остается, зато боль адская, хуже, чем от бича. Будешь лупить по заднице. От пяти ударов кровь не выступит, зато сидеть эти голубушки не смогут пару дней.
Она опомнилась и приотстала на шаг.
– Так я и сделаю, масса Максвелл, сэр. Они у меня несколько дней будут стоя есть и спать.
Он ответил ей негромким ворчанием и ускорил шаг, чтобы нагнать Хаммонда и приговоренных.
Глава XXX
В конюшне Хам приковал обеих девушек к столбу напротив Мема. Завидя соратниц по невзгодам, Мемнон поднял душераздирающий вой, причитая и моля пощадить его под обещание никогда больше не безобразничать. Главная его просьба заключалась в отмене телесного наказания.
– Я ведь ваш бой, масса Уоррен, сэр!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107