А не ждала бы нас участь финнов, если бы все пааде- лайдцы пять лет назад переселились в Канаду и основали бы там общество «Свой остров», как мечталось Элиасу? Возможно, нам повезло, что его выслали в Псков. И не повезет ли тем, кто не поспешил за ним и вернулся с Готланда обратно на Пааделайд? Если бы все они были сейчас тут, что бы он стал с ними делать? Отправил на Рог1ипе-1е11ег? Жить зимой в палатках или под деревом?
— А можно ли там купить дома?— поинтересовался отец.— Которые принадлежали тем, кто вернулся на шахты?
— Разве что наспех сколоченные хибары, вряд ли они вам подойдут. Ваши дома на Пааделайде наверняка были в большем порядке. Да и чем вы там займетесь? По слухам, портной оттуда не уехал,— на двоих работы не будет, одному бы хватило. Оставшиеся перебиваются с хлеба на квас.
Элиас молчал. Его высокая фигура, прямая спина и энергичность уже с самого Пааделайда вдохновляли нас, даже меня, человека, который постоянно думал о покинутом доме, о Лене, Силле и Яагупе. «Кто оглянется, соляным столпом станет, Аарон, мальчик мой!» — заметив мою самоуглубленность, остерегал он меня временами на пароходе и в поезде, намекая на библейскую историю о Лотовой жене. Ясно, что и у него самого хватало забот, чтобы выправить документы и купить билеты (без него мы бы еще и сейчас были на Готланде), но по крайней мере при нас он держался молодцом. Кто не знал о его годах, не смог бы предположить, что Элиасу уже полных восемьдесят. Он сидел на стуле, слушал рассказ друга об участи финнов на острове и все больше гнулся долу, седовласая голова склонилась, и, может быть, впервые я увидел, какие глубокие складки у него за ушами. Он не усомнился в словах своего давнишнего друга: судьбы сотен других коммун, основанных и на религиозных, и на социальных началах, на протяжении долгих веков оказывались столь же плачевными. Но Элиас надеялся на упорство и трудолюбие финнов, уповал на то, что дела у финнов пойдут и что отыщется у них там местечко и для полудюжины эстонцев. Только не было уже больше финского острова, остались несколько сотен обманувшихся людей, большинство из которых вернулись к прежним или отправились к новым хозяевам вымаливать работу и пристанище; кое-кто остался на острове пробиваться в одиночку. Опять прежнее — кто сумел, тот и съел, у кого кошелек больше, за тем и закон. Вновь придирки, ссоры и подножки, снова крепкие локти, без которых уже не обойтись... Не возникло финского зарубежного нервного центра, мозга, способного духовно объединить всех соотечественников, и живущих под царским гнетом, и разбросанных по миру. Нет никакой надежды выбраться из джунглей, из тайги, где люди, будто волки, сошлись у добычи и один поедает другого, где один народ гложет другой, потому что своя рубашка ближе к телу.
Нечто подобное старый Элиас мог думать, потому что он все клонился и клонился под тяжестью рассказа своего друга. Но вот он снова выпрямился. Не вдвоем же они были в комнате, тут находились и мы пятеро — отец, я, Наама, Рахель и Беньямин. Беньямин был ребенком и впервые в дороге увидел Элиаса, а мы-то еще на Пааделайде приучились смотреть на него снизу вверх, и он понял, что не смеет казаться побитым — особенно теперь, когда мы более прежнего нуждаемся в его помощи и совете.
— Что поделаешь, Михкель или Майкл, как тебя тут зовут, если у финнов дела пошли насмарку, но это не значит, что и у нас, пааделайдцев, обязательно покатилось бы под гору.— То, что и Вейтлинг потерпел неудачу, что и он прогорел со своей коммуной, об этом Элиас даже не обмолвился.— Покуда нас слишком мало — пальцев одной руки хватит,— чтобы основаться на Рог1ипе-Ье11ег или где-нибудь еще. Может, подъедут из Эстонии другие беженцы — тогда поглядим. А пока попросимся к тебе на несколько ночей.
— Тесно — сами видите. Но если подходит и как-нибудь разместитесь...
— В овчарне кротких ягнят помещается много.
— Поди, не из-за кротости выслали тебя в Псков, да и другие тоже не из-за смирения своего казаков испугались, у каждого что-то на душе,— полушутя полу серьезно сказал Михкель-Майкл.
— Что может быть на душе у этого семилетнего джентльмена...— кивнул Элиас на Беньямина.
— Сам знаешь, как в Библии сказано: душою с детства грешны,— усмехнулся в бороду Суурнийт.
— Ты, дружище, по себе меряешь. Сам бежал из России в турецкую войну, испугался солдатчины. Беньямину в рекруты пока не идти.
По годам Михкель Суурнийт был лет на двенадцать моложе Элиаса, но выглядел ему ровесником. На Пааделайде у него сородичей не было; выходцу с Сааремаа, со стороны Рижского залива, последышу бедного арендатора, другого спасения от солдатчины, кроме как сбежать в Америке с парохода, не было. Здесь он в свое время встретился с Элиасом, подружился с ним, наслушался учений Вейтлинга. С родственниками с Сааремаа Михкель не переписывался, особым письмописцем никогда не был, тем более никого за собой сюда не звал. Будучи старым холостяком, сошелся с финкой, тоже старой девой, детей у них не было, а недавно и жену схоронил. И хотя он дал понять Элиасу, что тот свалил на него незваных гостей, в глубине души он, кажется, ничего против этого не
имел — гости развеивали его одиночество. Так мы и остались на несколько месяцев на Гарвилл-стрит, 74. Наама и мать (Рахель) спали в задней комнатке вместе на кровати, мужчины впятером устроились в большой комнате. Беньямин под боком у старого Элиаса, мы с отцом на матрасе под одним одеялом, лишь у хозяина была отдельная кровать.
Западный ветер, зародившийся в бескрайних океанских просторах, достигнув острова Ванкувер, перешел в настоящий шторм, затем помчался к заливу и островам, и только возвышающиеся до небес Скалистые горы заставили его приспустить крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65