Шерзод заколебался: доверительный разговор с глазу на глаз и письменное заключение эксперта, которое будут читать многие, в том числе, возможно, и сторонники идеи Аброра... Разница, черт возьми, существенная.
Теперь-то, в аэрофлотовском кресле, он улыбнулся умиротворенно, припомнив свой встревоженный вопрос тому начальнику:
— За своей подписью? Начальник понимающе усмехнулся:
— Да нет, без подписи. Для моего... для внутреннего пользования. И Шерзод изложил свои аргументы в «служебной шпаргалке»,
без подписи; да, он при этом чувствовал неприятную тяжесть на душе, но постарался успокоить себя: пройдет, пройдет, как проходит тяжесть похмелья. И тяжесть легко и быстро оставила его; мало того, душа настроилась на мажорный лад, будто он выиграл еще одну шахматную партию у Агзамова. Да, да, Шерзод сумел лишить подвижности фигуры Аброра. Ищи не ищи выход, бейся даже головой об стенку, а кафедре ландшафтной архитектуры мат, неизбежный и неотвратимый...
Ах, Вазира, милая Вазира,— Шерзод повернулся в кресле, поймал вопрошающий взгляд Вазиры,— наивная, милая женщина, которая рассчитывает на свою былую власть над ним, Шерзодом, на власть своей поблекшей, хотя, не будем скрывать, еще вовсе не увядшей красоты... Вазира все еще верит, что одними разговорами сможет помирить его с Аброром. Ну пусть, пусть верит, ему нравится наивность таких симпатичных женщин...
После долгой паузы Шерзод ответил Вазире, что разговоры о кафедре, которую пробивал Аброр, шли повсюду — на факультете и в министерстве; вполне допустимо, конечно, предположить, что об интригах Аброра ему, Шерзоду, умышленно налгали.
— Вы ведь читали его книгу? — спросила Вазира с надеждой перетянуть Шерзода на свою сторону.
— Да, читал! — как бы поддаваясь ей, ответил Шерзод.
— Ну, припомните, Шерзод, о каких краях там идет речь?
О каких? Да о многих. Об орошаемых землях Казахстана и Украины, Туркменистана и Ставрополыдины.
Шерзод перечислил.
А Вазира добавила, что Аброр не раз ездил по этим землям, изучал постановку проблем ирригации. Вазира была на защите в Московском архитектурном институте, ученые говорили тогда о всесоюзном значении работы Агзамова.
— Разве национальная ограниченность в этом, Шерзод? — спросила вдруг неожиданно резко Вазира.
Я с вами не спорю, ханум, относительно успеха вашего супруга и Москве, но в Ташкенте, вообще говоря, он уж очень цепляется за старые традиции.
Лброр требует сохранить зеленые берега старых арыков, он был бы прав лет эдак пятьдесят назад. Тогда почти не было водопроводов, да и многоэтажных домов... сколько их было? Люди пили из арыков воду и потому содержали их в чистоте. «Осквернить арык — все равно что осквернить отчий дом или скатерть-дастархан»,— такое убеждение не случайно, конечно, возникло. Арыки аккуратно чистили вручную. Сколько труда на это уходило! А сейчас всюду канализация, вода в трубах, и о чистоте арыков мало кто думает. Бросают туда всякий мусор, отбросы. Чистить их некогда и некому. Экономия общественного труда предполагает сокращение профессий, основанных на ручном труде, разве не так? Арыки стали... рассадниками антисанитарии, и только! Зачем же теперь цепляться за них? Потому он, Шерзод, и ратует за то, чтобы прежние арыки повсюду заменить бетонными водоводами. Вазира видела такие лотки в Голодной степи. Они там действительно экономят воду, облегчают труд. Их там не хватает, за ними охотятся. Но в Ташкенте в каждом новом дворе сколько лишних бетонных лотков установлено! Бетон, бетон... Экономика, урбанизация... Но бетон ведь — он тоже дорогой! Его не хватает. Особенно велика нужда в бетоне у метростроевцев Ташкента. А тут масса бетонных лотков без воды, потому что старая, еще махаллинская, арычная сеть разрушена, а новая не налажена. Вокруг бетона ничего не растет. А по обеим сторонам арыка всегда трава, цветы, тутовник. А потому и воздух возле арыка чище... Аброр говорит, что арыки—это своего рода корни, пущенные человеком в землю, великий дар матушки-природы.
— Как вы, оказывается, красноречивы, милая собеседница ханум! Ваш муж мне тоже говорил об арыках с таким жаром, будто Леонид Леонов — о русском лесе,— полушутливо уколол Шерзод.
— Конечно, аналогия немного смешна, масштабы несоизмеримы. Но есть же и точка соприкосновения, Шерзод. Ведь и в романе Леонова бездушные люди почем зря губят живой лес и оправдываются нуждами технического прогресса. А мы губим живые берега тысяч арыков и тоже объясняем: это, мол, необходимо для НТР, для современной урбанизации!
— Помилуйте, Вазира, да разве я против сохранения живой природы? Но будем же реалистами. Какое там сохранение природы в современном городе с двухмиллионным населением? Кругом столько машин, столько асфальта, стали, стекла!
— Сказать вам начистоту? Я тоже спорю с Аброром, мне тоже кажется, что природа в таком городе, как Ташкент, должна потесниться. Не исчезнуть, я против этого, но — неизбежно потесниться. Но Аброр не согласен и со мной. У него много аргументов.
— Да какие там аргументы?! — воскликнул Шерзод с азартом, показывающим, что он готов их тут же опровергнуть.
— Главный — вода. Ее-то оказалось вдоволь не только в каналах и арыках самого Ташкента, но и за пределами города.
— Ну и что?
— Как что? Значит, наш зной можно победить. Жарким летом в прошлом году из Прибалтики приехали гости... уж не помню, какой семинар проходил. Я их сопровождала. В сорок — сорок пять жары наш фонтан-водопад на площади Ленина просто спасал балтийцев. Объявится свободный час, они сразу мне говорят: «Пойдемте в тень Ниагары»—так они окрестили наш фонтан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97