.. Стало вдруг страшно. За детей...
Аброр попытался взять себя в руки, провел языком по пересохшему нёбу, ладонь положил на грудь, на сердце, готовое, кажется, вот-вот выскочить наружу, рывком расстегнул ворот рубашки. «Хорошо еще, милиционера на перекрестке не оказалось»,— постарался успокоить он себя. На минуту придержал машину у тротуара, после того как остался позади чертов перекресток.
Перед следующим перекрестком Аброр тихо остановил машину, обернулся к детям:
Сейчас отвезу вас домой, а сам поеду на работу.— Порылся в кармане, достал зубчатый ключ и протянул его дочери: — Малика, за дверь отвечаешь ты.
— Но ведь и мне скоро в школу, папа.
— Когда будешь уходить, ключ оставишь Зафару. Мальчик обрадовался:
— Конечно, я ведь во вторую смену.
— А если я вернусь, ты еще не придешь домой, где я тогда ключ возьму? — спросила девочка.
Зафар недоуменно замолк.
Включился зеленый свет. Аброр быстро тронул машину с места и, не отрывая взгляда от дороги, бросил:
— Ключ, Зафар, не забудь соседям оставить.
— Вот правильно... Ладно, папа.
— Малика, в холодильнике вчерашний плов. Разогрей, и поешьте перед школой.
— Папа, а можно я себе потом яичницу сделаю? — Зафару хотелось быть взрослым, самостоятельным.
— Сам? Нет, к плите не подходи. Если Малика вернется пораньше, она тебе и пожарит.
Аброр старался отвлечь себя разговором о предстоящих детям заботах, сосредоточить внимание на дороге, но оса из-под рубашки все еще не вылетала. Понятно, он злится зря, из-за пустяка, ведет себя глупо, недостойно,— подумаешь, Шерзод побежал вместе с женой, помог ей оформить билет... А Вазира при прощании так доверчиво и нежно прикоснулась к щеке мужа, к его собственной щеке, черт возьми, а не щеке Шерзода, а если и посмотрела на него, на Аброра-муженька, строго, так иначе и не могло быть, коли муженек напыжился при виде старого соперника словно индюк. Ему надо было вести себя спокойно, с достоинством, ведь не зеленый же он юнец, в конце концов,— сорокалетний, да и с Вазирой пятнадцать лет прожили, вон, дети уже какие, даже стыдно перед ними за глупую, недостойную ревность!
Но что тут поделаешь, ежели проклятущая эта оса угнездилась в каких-то труднодоступных извилинах мозга, в темных уголках души? Он вроде матрешки — сидят в нем, скрываются друг в друге несколько разных Аброров. И один из них, самый, может, изначальный (из первобытных генов!), укрылся и жалит другого Аброра. «Не муж, а тряпка... спешил, дуралей, гнал машину... для чего? А чтоб вручить свою драгоценную на попечение соперника... дал ему отличный шанс для реванша». В прежней, довоенной ташкентской махалле такого мужа настоящие мужчины выгнали бы из своего круга как недостойного! В прежней... На старом Востоке мужчина, что и говорить, возомнил о себе невесть что — женщина соглашалась веками сидеть во внутренней, закрытой для чужих глаз части дома, а когда выходила на улицу, то с головы до пят закрывалась паранджой. Мало того, даже голоса ее не должен был слышать чужой мужчина. Считалось, что тот может насладиться если не ее красотой, то нежностью голоса, а отдать хотя бы капельку нежности другому — значит нарушить обет верности.
Тьфу ты, наважденье! Уж к нему-то, Аброру, к его семье эдакое никак не относится... А вот поди-ка, внутри матрешки жил, оказывается, еще и старый, «восточный» Аброр. Вековой инстинкт... гены? Пусть так, но его жена должна быть безукоризненно честной, преданной. И чтоб никто не имел никакого, ни малейшего повода в том усомниться!
А Вазира летит сейчас в Москву вместе с Шерзодом, который (Аброр это знал наверняка) сделает все для того, чтобы поселиться с Вазирой в одной гостинице, повести ее в ресторан, в театр... Ну и что? Вазира может постоять за себя. Он верит ей! Но оса все жалила и жалила... Шерзод хитер, опытен, и сколько возможностей теперь у него будет, чтобы одержать победу над ним, над Аброром!
Растревоженный, въехал он во двор своего пятиэтажного кирпичного дома, «шедевра архитектурной мысли», как горько шутил подчас. А двор-то — еще лучше! Обломанные деревца, перекопанный, развороченный траншеями и ямами центр двора, громоздящиеся по его краям кучи земли, клубы пыли вокруг гигантов самосвалов. «Вот оно, лицо Шерзода без маски...» — подумал Аброр.
Два года назад Вазира могла еще добиться, чтобы Аброр, забыв давнее, пошел к Шерзоду, однокашнику, решать деликатный вопрос, который касался благоустройства целого жилого квартала. Это сейчас она и на аркане не смогла бы затащить Аброра в роли просителя в ответственный кабинет товарища Бахрамова. Но два года назад... Аброр подумал, что давнишнее соперничество безвозвратно ушло в прошлое, тем более что Шерзод женился на дочери министра и теперь сам стал солидным начальником, имеющим веский голос в делах коммунального городского строительства.
Живо припомнилось, как важно Шерзод сидел тогда в глубине просторного кабинета за большим столом с четырьмя телефонами. Перед ним, явно робея, двое проектировщиков разворачивали только что вычерченные эскизы. Шерзод, недовольный тем, что кто-то без доклада открыл дверь, хмуро глянул на вошедшего. Но, увидев Аброра, заулыбался, повернулся в удобном кресле, поднялся из него и шагнул навстречу. Одновременно — удивительное дело! — на лице его сохранилось и пренебрежение к подчиненным.
— Как освобожусь, вызову,— буркнул им Шерзод, пожимая руку Аброру.
Проектировщики забрали со стола чертежи, вышли из кабинета. К креслу Шерзод не вернулся. Он усадил Аброра по одну сторону приставного столика, а сам сел по другую.
«Принимает по всем правилам. Начальник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97