Погляди, из чьих рук получаешь возмещение. Платит тот, кто от-
нял. Воздает тот, кто насильно вырвал. Парандзем разбирал смех; в горле запершило, и она еле сдержалась. Искоса, с признательностью взглянула на своего врага, украдкой рассмотрела его серьезное, угрюмое лицо и прониклась к нему глубокой приязнью. Вновь примирила, вновь совместила противоречивые чувства. Без особых на то усилий, не отягчая подозрениями, не вступая с собой в борьбу. Тихо и спокойно.
В зале стоял длинный стол с двумя приборами. По одну сторону сел царь, по другую - Парандзем.
- Но мне известно, что Гнела убил ты.
Царь вскочил как ужаленный, побледнел и с ненавистью посмотрел на сидящую напротив женщину, которая с сосредоточенным лицом выбирала закуску и перекладывала ее в тарелку.
- Значит... значит, ты смеешься надо мной?
- Я не дерзну смеяться над моим царем, - невозмутимо ответствовала Парандзем.
- В таком случае... отчего же ты согласилась выйти за меня?
- Я пообещала Гнелу. И не изменю своему обещанию.
- Пообещала? Но что? - изумился царь. - Что ты могла ему обещать?
- Стать женой того, кто его убьет.
- Но... что за чудовищное обещание! Оно ужасает даже меня.
- Это касается только меня, царь. Ты просил моего согласия — я согласна.
- Но ты меня ненавидишь, - придушенным голосом выкрикнул царь через стол. - И будешь ненавидеть всю жизнь.
- Еще одно условие: не пытайся разгадать моих мыслей. Пусть они принадлежат только мне. А все остальное -твое. - Она встала, не спеша подошла к царю и спокойно остановилась подле него. - Ужели царю нужна любовь? Ужели кто-то может занимать его думы полностью? А твоя сила, твое могущество, твои заботы и обремененность делами ? Они не позволят тебе заметить кого бы то ни было. Я рожу тебе детей.
- Мне нужен твердый ответ, - царь приблизил лицо к лицу женщины, словно надеясь разглядеть и распознать ее намерения. - Ты не должна оставаться для меня за семью печатями.
- Я не хочу быть одна, царь, - бесстрастно ответила Парандзем. - Мне нужна опора. Опора грубая и сильная. И немедленно. Сию минуту.
— Ты не любила Гнела, — шепнул ей на ухо царь. — Это меня утешает. Как мужчину, а не как царя.
— Ложь! - вспылила вдруг Парандзем и отпрянула от него. Глаза ее наполнились слезами и ненавистью. Ненавистью к Гнелу и к царю. — Я любила его. Я отдала ему всю свою любовь. Но он предпочел моей любви тебя. Он нашел в тебе нечто большее, нежели во мне. И должен быть за это наказан.
— Так я попросту становлюсь орудием мести?
Парандзем посмотрела на царя открытым и ясным взглядом — дескать, той, давешней женщины уже нет и никогда не было, — ласково расстегнула и бросила на пол его пояс, сняла и точно так же бросила на пол меч...
— Но ведь его нет, царь, — мягко улыбнулась Парандзем. — Не бойся его.
— Готовься, — сказал царь, устав от неожиданностей и тяготясь ими. — Я женюсь на тебе.
Затем нагнулся, поднял меч и пояс, сунул под мышку и стремительно вышел из залы.Царские удальцы преследовали бежавшего Тирита и, как повествует историк, настигли его в области Басен, в лесу, и там же убили. Когда отравленная стрела вонзилась ему в спину и сбросила с коня, Тирит успел-таки прошептать прощальные слова. И это были слова сожаления. Не о смерти, не о предательстве, не о братоубийстве сожалел он — отнюдь нет. Он сожалел, что Парандзем пропадет без него. И как только она не поняла этого!
Из горла вырвался хрип, болезненный, непокорный.Самый последний звук в его жизни. Ему хотелось сказать: бедная Парандзем. Но смерть не позволила.
Глава четырнадцтая
Со смешанным чувством отчаянья и омерзения Нерсес незамедлительно удалился после похорон из главного стана царских войск и попытался найти прибежище для души. Школы не дали ему утешения. Богадельни не утешили его горя. Больницы не уняли тревоги. Странноприимные дома не успокоили раненого сердца. Напротив, обрекли на смятение. К чему этот самообман, эти потуги человеколюбия, если злом поражены корни? А ты силишься исцелить ствол, ветви, крону.
И он задохнулся бы от отчаянья, благотворительность обернулась бы смертельной самоиздевкой, не вспомни он двоюродного брата, своего любимого, своего ненаглядного, своего единственного Врика, которого с большим основанием мог считать своим порождением, нежели Саака. Он породил только лишь Сааково тело. Породил в одночасье, совершив грех с покойницей женой и все еще лелея срамное наслаждение от этого греха. А Врику он сотворил душу, душу. И не в одночасье. И ценою не наслаждения, но мук и страданий.
Это свое творение он не променяет ни на школы, ни на богадельни, ни на приюты, ибо их плоды отвлечены и он не видит, он не знает и не ведает, кому делает добро, кого обязывает, кого принуждает быть счастливым.
И когда он убедился, что его распоряжение исполнено, что Врик женился, сидит вместе с женой возле дома и, прислонив к стене голову, греется с закрытыми глазами на солнышке, его душа возликовала, он преисполнился великой доброты и снисхождения ко всем нечестивцам, всем заблудшим овцам, испросил для них у бога отпущения грехов, и на глаза ему навернулись слезы.
Жена была дурнушкой. И, господь свидетель, ее немиловидность была праведна и справедлива. Ибо красота — чересчур легкий путь к счастью, беспрепятственный, безвозбранный.
А Врику нельзя было давать все готовеньким, разжевав и положив в рот. Было бы сугубой ошибкой лишать его самостоятельности. Он должен сам созидать свою любовь, созидать в кровавом поту, в муках и сомнениях, шаг за шагом осиливая сопротивление. И теперь, как ваятель, покоривший камень и придавший ему очертания и смысл, как на славу потрудившийся землепашец, он выставляет свое счастье на всеобщее обозрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148