Довольно неприятные новости доходили до него даже из Македонии, где он прославился благодаря своим прошлым заслугам. Он правил страной уже девятнадцать лет, однако одиннадцать лет непрерывных – пусть даже и победоносных – войн не могли не утомить даже победителей. Филипп понимал, что в представлении своих подданных он, должно быть, превратился в далекий призрак, требующий себе все новых и новых воинов, которые никогда не возвращаются назад; он понимал, что нужно вернуться в Пеллу, чтобы в течение нескольких месяцев приструнить недовольный народ, успокоить его, а кое-кого и покарать. Но он не мог решиться отступить от Перинфа и следующего за ним Византия, не взяв их, потому что тем самым он признал бы свою первую неудачу. Нужен был кто-то, кто представлял бы некоторое время его власть в Пелле. А кто мог сделать это лучше, чем наследник престола, если, конечно, он был к тому способен? Вскоре Александр понял, зачем вызвал его Филипп. Пока Александр был в войсках, отец постоянно держал его подле себя, когда исполнял царские обязанности и, чтобы испытать его, все время спрашивал: «Как бы ты поступил в этом случае? Что, по-твоему, нужно сделать?».
И всякий раз Александр поражал его здравомыслием и зрелостью суждений. Филипп решил, что не стоит больше ждать, чтобы применить способности своего отпрыска, и через несколько недель отправил его обратно в Македонию, наделив полномочиями регента.
Возвращение Александра было пышно обставлено: слух о его отваге опережал его, и к миссии своей он отнесся весьма ответственно. Он расположился во дворце, из которого выходил всегда в сопровождении матери – никогда она столь полно не ощущала себя царицей, как в те месяцы.
Филипп часто глумился над ней при людях; теперь, находясь при сыне, она брала реванш. Черный Клит, руководивший первыми шагами Александра и бывший его первым приятелем в играх, стал начальником его личной охраны. Мы с Аристотелем сделались советниками молодого регента.
С новым правителем люди всегда связывают новые надежды. Македонцы имели все основания полюбить шестнадцатилетнего царевича. Сразу вспомнились предсказания, связанные с его рождением. Хотя никто и не мог проникнуть в глубину тайны, тем не менее, все были уверены, что тайна существует. Всюду – от самых богатых домов до беднейших лавок – говорили об этом. Возникший интерес пробудил старые воспоминания; исходя из услышанного, каждый высказывал свое мнение. В зависимости от отношения к Филиппу, Александра считали то похожим, то совершенно не похожим на него. От дворцовой служанки стало известно, что соперничавшие между собой, но объединявшиеся против Обимпиады наложницы отказывают царю в отцовстве по отношению к юноше. Все это окутывало его покровом тайны.
Во время его краткого регентства Александру представилось два случая укрепить свой авторитет. Вначале прибыло посольство персов, которые вели переговоры с Филиппом по поводу колоний на Геллеспонте. Александр их принял.
К тому времени он уже много думал о Персии, мысль о ее могуществе неотступно преследовала его. Он знал, что персы повсюду искореняют веру в Амона; кроме того, Аристотель, который не мог простить Великому Царю смерти своего благодетеля и шурина, тирана Гермея, воспитал Александра в ненависти к Персии. И, наконец, его вдохновляли идеи Исократа. Если Филиппу не удалось свершить то, что было предписано ему Исократом, если он не смог собрать воедино греческие государства, чтобы направить их силы на разрушение «азиатской империи», то он, Александр, выполнит этот завет и покроет себя славой.
В обращении с персидскими послами молодой царевич проявил себя отменным дипломатом: принял их с роскошью, устроил им пиры и развлечения, окружил их вниманием и, главное, таким уважением, которому никто не смог бы противостоять: основа его в том, чтобы с интересом выслушивать собеседника. Он не столько вел с ними переговоры, сколько высказывал им свое дружеское расположение; он проявил неподдельную любознательность и восхищение в отношении всего, о чем они рассказывали; в мельчайших деталях расспрашивал об устройстве Персидской империи, о ее протяженности, о состоянии дорог, о путях, которым нужно следовать, чтобы попасть из одного города в другой, об организации войска, о состоянии казны и даже лично о самом Артаксерксе и его полководческих качествах. Разузнав о противнике все, что подсказывали Александру его честолюбивые намерения, он внушил послам мысль, что они имеют дело с союзником. Те настолько были восхищены сообразительностью, мудростью и приятными манерами молодого человека, что всем говорили, что сын Филиппа давно уже превзошел своего отца.
В это время Филипп, совсем утомившись от осады Перинфа, который не хотел сдаваться, подступил к Византию, однако с тем же успехом. Когда ночью, чтобы застать крепость врасплох, он отдал приказ о штурме, все собаки в городе начали лаять и разбуженные жители выбежали на стены. Византий оказался таким же неприступным, как и Перинф. Войска были недовольны, казна пуста, люди хотели скорее вернуться домой. Чтобы восстановить свой авторитет за счет легкой победы и вернуться победителем, Филипп поднялся к северу, к побережью Понта Евксинского, где в устьи Истра разгромил девяностолетнего царя скифов.
В это время восстали меды – племена, жившие на северо-востоке Македонии, в тех землях, через которые лежал обратный путь Филиппа (17). Александр, чей военный опыт сводился к одному короткому бою и который, если бы не был царским сыном, в своем возрасте не получил бы командования фалангой, поднял в поход свое первое войско и выступил из Пеллы так, словно уже стал победителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112