Шедшие впереди думали, что он позади, а замыкавшие шествие считали, что он ушел вперед. Александр нашел своего старого учителя на краю тропинки, где тот лежал, держась обеими руками за грудь, сотрясаемый ознобом, и хныкал, что пришел его конец.
Царь поднял его и хотел помочь ему идти; но тот был неспособен держаться на ногах и сказал Александру, чтобы он не рисковал собой понапрасну и оставил его умирать.
И он бы умер вне всякого сомнения в эту ледяную ночь, если бы Александр не заметил невдалеке огонь. Он приблизился ползком; у костра грелись двое воинов из тех кочевых племен, что изматывали набегами его солдат; Александр выхватил кинжал, бросился на этих двоих, убил их, взял головни и отнес их Лисимаху. Находившиеся поблизости кочевники услышали крики, вышли из своих шатров и обнаружили мертвые тела; однако, опасаясь столкнуться с сильным отрядом, предпочли не рисковать. Они не могли и вообразить, что в нескольких шагах от них царь Македонии раздувал головешки, чтобы сохранить жизнь одному читателю Гомера. На рассвете солдаты Александра, прочесывавшие горы в поисках своего вождя, нашли его спящим, прижав к себе Лисимаха, закутанного в плащ.
Но всех кедров Ливана и всех камней Старого Тира, утопленных в воде, не хватило бы, чтобы справиться с тирийцами. Укрепляя свою оборону, они ждали кроме того помощи от Карфагена: без большого флота, способного окружить подступы к городу, невозможно было принудить их просить пощады.
Александр отправился в Сидон, чтобы собрать там флот, расформированный им после Милета; теперь он испытывал в нем жестокую нужду. В Сидонской гавани он нашел десять трирем, только что приплывших с острова Родоса, который, узнав о его победе над Дарием, покорился ему; почти одновременно прибыли десять других галер из Фаселиса, затем три из Киликии и одна из Македонии. Это было больше, чем Александр ожидал, и меньше, чем ему было необходимо. Что мог он со своими двадцатью четырьмя кораблями против властелина морей? Он уже собирался наладить строительство новых судов, когда вдруг появились восемьдесят военных кораблей, принадлежащих разным финикийским колониям и вызванных Дарием несколько месяцев тому назад; они прибыли, когда Дарий был побежден, и пополнили собой новый флот Александра. Удача улыбалась ему в Сидоне так, что это граничило с чудом: через сутки на рассвете показались вдали сто двадцать кипрских судов; их вел Пифагор из Саламина, перешедший на сторону македонского царя. Это произошло в день двадцать четвертой годовщины Александра. С двумястами двадцатью кораблями, собранными таким образом за неделю, он мог теперь атаковать Тир. Сверх того, он только что получил из Греции четыре тысячи новых бойцов, которых набрал Антипатр и привел Клеандр. В это же время судьба обращала к тирийцам свой враждебный лик: Карфаген отказал в помощи городу, которому был обязан своим возникновением, сославшись на то, что сам слишком занят борьбой с Сиракузами.
По возвращении из Сидона Александр увидел, что дамба весьма продвинулась: всего несколько локтей отделяли ее от крепостных стен; но на ее оконечности поминутно происходило что-нибудь страшное. Во время работы солдаты Диада теперь непрерывно обстреливались осажденными; изобретательные в своей жестокости, те метали зажженные стрелы, куски раскаленного докрасна железа; их катапульты выбрасывали кучи песка, предварительно нагретого в больших печах; от этого жгучего песка работавшие задыхались, он набивался им под одежду, они вдруг срывали с себя доспехи, туники и носились, обнаженные и обезумевшие, или бросались в воду, а тирийцы с высоты стен пронзали их стрелами.
Рыболовные сети, железные крюки, гарпуны, спущенные на длинных шестах, захватывали людей на дамбе, и не проходило дня или часа, чтобы македоняне не увидели, как один из их товарищей взвивался таким образом на воздух; он вопил и барахтался; затем его холостили, прежде чем зарезать на стенах Тира, превратившихся в бойню.
Наконец дамба подошла вплотную к острову, и Диад вывел вперед тараны; но даже при том, что с каждой стороны было поставлено сто человек, защищенных навесом из панцирей, тараны оказались бессильны, ибо все время, пока македоняне возводили свое сооружение, тирийцы увеличивали толщину крепостных стен.
Александр поменял тактику: он распорядился поднять башни на самые тяжелые корабли, а те связать по два, погрузить на них тараны и зайти с моря, чтобы пробить брешь с другой стороны, позади царского дворца.
В то время у меня спрашивали совета поминутно, по поводу каждого маневра флота, выбора каждого корабля и в особенности даты последней атаки. Так как все уже устали, то мои ответы нередко подвергали сомнению, мои расчеты прерывали, мои жертвоприношения торопили. Наконец однажды, на собрании военачальников, я рассердился и потребовал доверия к моей науке; я утверждал, что город будет взят до окончания месяца; тут они начали смеяться надо мной, ибо тот день был как раз последним днем месяца и не было никакой возможности начать наступление в оставшиеся часы. Мне пришлось объяснить смысл моего прорицания, которое было правильным, хоть и казалось на первый взгляд ошибкой. В самом деле, мой ответ был основан на расчетах, выполненных по египетскому календарю, который сверяется с возвращением Сириуса; но я забыл сделать обычное вычитание, чтобы привести расчеты в соответствие с греческим календарем, который имеет семь дней разницы с истинным годом. Александр, с которым мы часто говорили об этих вещах, воспользовался случаем, чтобы исправить календарь и заодно показать свое уважение ко мне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112