Портрет Арридея, изображенный искуснейшим мимом Фессалом, – непослушный язык, тупое лицо, отвислые губы – обеспокоил Пиксодора, и дело на этом кончилось. Но Аристокрит и Фессал встретились в Галикарнасе; так Филипп узнал о случившемся. Он пришел в сильный гнев, наполовину искренний, наполовину притворный.
«Не стыдно тебе, – сказал он Александру, – искать против моей воли союза с варваром? Тебе, на кого я смотрю как на законного наследника! Ты слишком прислушиваешься к дурным советам твоей матери, которая из кожи вон лезет, чтобы мне навредить, и к безмозглым мальчишкам из твоего окружения».
Он разыграл оскорбленного отца, чьи добрые чувства остались непонятыми: ведь брак, который он предполагал для Арридея, был не достоин Александра. Те, кто помогал осуществлению этого негодного замысла, должны были понести наказание. Филипп распорядился, чтобы коринфяне задержали Фессала по его возвращении и чтобы актер был доставлен к нему со связанными руками и ногами. Он изгнал из Македонии самых опасных, по его мнению, друзей Александра: Гарпала, Неарха, Фригия и прежде всего Птолемея. Он рассчитывал обезглавить таким образом кружок Олимпиады и положить конец интригам, которые плелись за закрытыми дверями, среди женской болтовни и юношеского нетерпения.
В то же время, желая выказать свое стремление к равновесию, он решил выдать замуж за эпирского царя, брата Олимпиады, свою дочь от нее – Клеопатру, сестру Александра. Можно ли было лучше проявить заботу о семье Олимпиады, чем выдав племянницу за дядю и став тестем собственного шурина?
Тут забеспокоился клан Аттала, уязвленный этой странной милостью. Но упреки и этой стороны уже начинали надоедать Филиппу; чтобы избавиться хоть на время от домогательств Аттала, он послал его разделить с Парменионом командование армией на Геллеспонте, пока он сам собирал в Греции союзные войска для азиатского похода.
Перед отъездом Аттал вспомнил про обещание, данное молодому телохранителю, который несколькими неделями раньше в горах пожертвовал собой и спас попавшего в засаду Филиппа. У Аттала и самого были веские причины, чтобы желать отомстить Павсанию. Хоть он и не слишком принимал всерьез бывшего фаворита, но тот должен был поплатиться за все свои оскорбительные слова, происки, доносы, похвальбу, и Аттал решил наказать его унижением. Он пригласил Павсания отужинать, притворившись, что стремится завоевать его дружбу; тот не замедлил прийти, считая себя уже настолько важным лицом, что соперникам неоходимо вести с ним переговоры. Аттал напоил его, и когда тот показался ему достаточно опьяневшим, позвал своих слуг и конюхов, которые бросились на юношу, раздели его, привязали, не обращая внимания на его крики, ничком к ложу и затем, по приказу их господина, обошлись с ним поочередно самым непотребным образом на глазах у прочих гостей. Это был довольно обычный способ обесчестить мужчину. После чего Павсания развязали и выбросили вон, сунув одежду ему в руки.
Истерзанный и весь в слезах, Павсаний кинулся жаловаться царю, прося покарать Аттала, чтобы смыть нанесенное ему гнусное оскорбление. Он валялся в ногах у Филиппа, вопил, стенал, охваченный каким-то безумием. Неужели Филипп может стерпеть, что тело, которое он прежде любил, было отдано на поругание конюхам? Разве он не чувствует, что оскорбление причинено и ему?
Но Филиппа скорее насмешил рассказ о случившемся и он посчитал, что достаточно утешил юношу, сделав ему небольшой денежный подарок и пообещав продвижение по службе.
Ненависть Павсания с этой минуты перенеслась всецело на Филиппа.

XIII. Совет

Государь, никогда не убивай сам, если другая рука может нанести удар вместо твоей.

XIV. Грудь человека

Александру минуло двадцать лет. Месяц спустя новая супруга Филиппа произвела на свет сына. Он был назван Караном, по имени отдаленного предка македонских царей, известного своими многочисленными подвигами. Филипп показывал этим, какое значение он придавал этому рождению; он не скрывал своей радости и по многим признакам можно было предположить, что он уже собирался отвести новорожденному лучшую долю в своем наследстве.
Год, о котором я говорил Александру, близился к концу. Я опасался, как бы нетерпение да еще появление этого крошечного соперника не толкнули его на какое-нибудь безумие.
«Отныне тебя отделяет от трона всего только грудь человека, – сказал я ему. – Поступь судьбы неумолима. Предоставь богам действовать».
Бракосочетание царя Эпира с сестрой Александра должно было состояться через несколько дней.
Между тем Павсаний, чья история стала известна в городе, сам повторял ее каждому встречному. Рассказывая в сотый раз о своей обиде, он брал людей в свидетели неблагодарности, проявленной по отношению к нему Филиппом.
Разве подобное предательство не взывает к отмщению? Долго ли еще Македония будет терпеть такого подлого, развращенного и подпавшего под власть женщины царя?
Олимпиада слушала его охотно и внимательно. Отвергнутая царица сочувствовала ему, поощряла его злопамятство. Она дала ему понять, что будет безмерно благодарна тому, кто заодно с благословенным несчастным случаем избавит ее от неверного супруга. Об убийстве не говорят прямо, достаточно и намеков. Честолюбивый Павсаний опьянялся мечтами о справедливом возмездии, смешивая в одну кучу свое собственное бесчестье и обиды, накопившиеся в целой державе. Он увиделся с Александром и, желая испытать чувства царевича, умолял дать ему совет, кому и как должен он мстить за оскорбление. В ответ Александр лишь произнес стих Еврипида из трагедии о Медее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112