Он исчез так внезапно, что можно было усомниться, действительно ли он находился только что на колеснице. Какие знамения, возвещенные его магами, какое пророчество или непросредственное тайное знание толкнуло на это решение Великого Царя, прославленного своей силой, самого храброго воина своей державы, о котором даже его глаза говорили, что он не боится смерти?
Смятение, наступившее тотчас же среди персов, помогло ему скрыться. Со всех сторон слышались крики: «Царь бежал, царь бежал!». Парменион, которому угрожала перед этим серьезная опасность, увидел, как вражеская пехота внезапно дрогнула, а затем отступила в беспорядке. Александр понял, что выиграл битву, когда заметил, что его армия преследует огромное обезумевшее Стадо людей. Персы бежали с воплями, бросая на поле боя оружие и поклажу; «бессмертные» и родственники царя смешались в одну кучу с пешими солдатами, конюхами и рабами.
Пока не настала ночь, Александр пытался нагнать Дария; он искал его в горах, где вход в каждое ущелье был завален трупами. Нельзя было понять, какой дорогой бежал Великий Царь. И Александр вернулся в лагерь Дария, где развертывались страшные картины.
Если хочешь, чтобы собаки хорошо охотились, нужно кинуть им внутренности дичи; примерно так же обстоит дело с солдатами. Но насилия и ужасы, увиденные в тот вечер, затмили худшие воспоминания любого вояки.
Хотя часть знатнейших семейств с основной поклажей и казной была оставлена Дарием в Дамаске, все же большое количество сановников, наложниц, служанок, евнухов и слуг последовало за армией до лагеря в Иссе. Все они находились теперь в руках победителей. Грубые македоняне, горцы Иллирии, Фессалии и Фракии, ахейцы и даже афиняне набросились на эту живую добычу, которую они вытаскивали из повозок и шатров. В наступавшей темноте были слышны вопли метавшихся женщин, с которых уже были содраны одежды и драгоценности и которые тщетно пытались убежать от солдат; на каждую из них наваливался десяток панцирей; их насиловали прямо на трупах, в еще свежей крови; те, кто не успел завладеть женщиной, отыгрывался на юных слугах или младших жрецах, а не то, заменяя любовь убийством, перерезал горло раненым, пленникам, детям.
Армия пощадила только шатры Великого Царя, его матери, жены и дочерей, которые принадлежали Александру по закону войны. Поражало различие между лагерем, предоставленным ярости победителей, и просторным сооружением из драгоценной ткани, куда вошел Александр и где все оставалось так, как было утром, когда Дарий вышел отсюда, чтобы подняться на свою колесницу. Персидские слуги зажгли факелы на подставках; они простерлись ниц, касаясь лбом ковра, перед новым господином, которого им посылала переменчивая военная судьба; и Александр, в обществе своих приближенных, съел ужин, приготовленный для Дария.
В то время как все продолжали обсуждать битву, а Парменион делал распоряжения на завтра, Александр рассматривал окружавшие его великолепные ковры, инкрустированную мебель, золотую посуду, на которой ему подали еду, баснословну роскошь самых мелких предметов обихода. Перед боем он уверял своих солдат, что персов будет легко победить, потому что они отягчены своими богатствами; теперь же он находился среди сокровищ своего бежавшего врага и был невольно ослеплен и даже подавлен ими. «Вот что значит быть царем, – сказал он задумчиво. – Я бы хотел, чтобы Аттал воскрес сегодня вечером и увидел меня здесь». Среди персидского блеска и великолепия он вспоминал человека, который когда-то, на второй свадьбе Филиппа, назвал его незаконнорожденным.
Его вывели из задумчивости крики, раздававшиеся из соседнего шатра матери Дария. Он послал армейского командира узнать, что случилось. Кричали царицы Персии и их прислужницы. Одна из женщин увидела, как везли разрушенную колесницу Дария, а также оружие и пурпурную мантию Великого Царя: он бросил их в бегстве, а теперь их принесли Александру. Они думали, что Дарий убит и оплакивали его кончину.
Александр, который провел целый день в резне и знал, что в эту минуту предсмертный хрип раненых наполняет равнину, был взволнован этим горем и тотчас послал своего главного исполнителя поручений Леонната успокоить царственных пленниц. Когда Леоннат подошел ко входу в шатер, ни один слуга не явился, чтобы проводить его; он вошел и увидел десятка два женщин в одеждах, разорванных в знак траура, и посыпающих голову пеплом. Царица-мать Сисигамбис и жена Дария Статира сидели обнявшись в углу, ожидая худшего; увидев вошедшего вооруженного командира, они решили, что настал их последний час. Весь гинекей завыл еще громче, а царица-мать, невзирая на свой возраст и свое достоинство, распростерлась у ног посланца Александра с рыданиями, умоляя позволить ей похоронить сына согласно персидским обычаям, после чего царь греков может распоряжаться ее жизнью и жизнью всех ее близких. Она говорила по-персидски; пришлось искать переводчика; нашли евнуха, который смог передать смысл ее слов; затем понадобилось время, чтобы объяснить ей, что ее сын не умер и что Александр не собирается предать смерти ни ее, ни какую-либо женщину из ее семьи. Леоннат помог старой царице подняться, и она приняла его помощь с природным величием.
На другой день Александр посетил раненых; он шел с некоторым трудом из-за удара копьем, попавшего ему в бедро. Сопровождавший его Парменион сказал, полагая, что это похвала: «Царь, вот ты и хромаешь, как твой достославный отец Филипп».
Но Александр, казалось, обиделся на его замечание и отвернулся с неудовольствием. Затем он позвал Гефестиона и отправился к пленницам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112