однако он не двинулся из своего города.
Александру наконец надоел этот добродушный дядюшка, и он отправился в Линкестиду, где один из племенных вождей по имени Плеврий поссорился с Филиппом и отказывался платить налог. Александра сопровождали только несколько юношей его возраста, решившие разделить его изгнание и верность которых он никогда потом не забыл. Среди этих юношей были Неарх, Гарпал и Птолемей. Последний мог быть сыном Филиппа с куда большей вероятностью, чем Александр. Он встал на его сторону как брат; их сплачивала общая неуверенность, витавшая над их рождением.
У линкестийцев мятежный царевич встретил самый прекрасный прием. Эти мрачно-злопамятные горцы не забыли ни умерщвление Евридики, ни семь тысяч убитых – первый военный подвиг Филиппа. Каждая семья хранила память об одной или нескольких жертвах резни.
Филипп проведал об опасности, которая могла вновь возникнуть для него с этой стороны и поспешил туда во главе легковооруженного войска вместе с Атталом. Он думал, что достаточно будет его появления, чтобы восстановить порядок в этом краю. Но он попал в засаду и чуть не был убит; его спасла преданность одного из молодых телохранителей, который закрыл его собою и был пронзен в грудь стрелами, предназначенными царю. Прежде, чем испустить дух, юный герой попросил у Аттала единственную награду – дать обещание отомстить за него Павсанию, который говорил оскорбительные вещи о его отношениях с царем.
Случившееся потрясло Филиппа. Он, всегда такой храбрый и решительный, предпочел отступить, как будто услыхал предупреждение судьбы. Он перечислял свои ранения: глаз, плечо, рука, нога; ему оставалось только потерять жизнь, и не хватило всего доли секунды, чтобы это произошло. Последствия ран, пьянство и любовь чересчур молодой женщины преждевременно состарили его, и он больше не чувствовал в себе достаточно задора, чтобы бегать по горам, преследуя горстку непокорных или разгневанного сына. Зачем рисковать своей жизнью в глупейшем предприятии, которое одобрял один Аттал? Ведь вся Греция была в его власти, и ему предстояло завоевать Малую Азию!
Сделав вид, что важные заботы отзывают его из дальнего похода, он вернулся в Пеллу. Там его ждал старый друг, коринфянин Демарат. Филипп спросил его, что нового в Великом Совете, и похвастался, что установил согласие среди греческих городов. На что этот мудрый человек ответил так: «Тебе ли говорить о согласии в Греции, когда ты поселил распри и ссоры в твоем собственном доме?».
Эти слова в устах человека, знающего жизнь, который всегда его поддерживал и оказывал ему услуги, произвели большое впечатление на царя. Он выслушал все, что тот пожелал ему высказать, принял все его упреки, согласился с тем, что подает плохой пример своим народам; под конец он поручил Демарату вести переговоры с Александром о примирении. Александр выставил свои условия, и несколько недель спустя его мать и он сам вернулись в столицу.
Хотя она и не была восстановлена в качестве супруги, но Олимпиада сохранила положение царицы как мать наследника престола. Это было достигнуто, разумеется, не без жалоб и сопротивления Аттала и его племянницы. Но Филипп уже не с прежним пылом повиновался воле новой супруги. С возрастом наслаждение, как и война, все больше утомляло его; Клеопатра была беременна, и к Филиппу вернулся тон повелителя.
В Пелле вновь образовались два клана – новой и прежней цариц. Павсаний очень скоро стал приближенным Олимпиады. Впавший в немилость фаворит сделался разносчиком самых злых слухов о Филиппе, Клеопатре и Аттале. Он подсматривал, подслушивал, передавал сказанное, выдумывал. Чтобы продолжать жить в обществе высоких лиц, у него оставался единственный способ – поставлять пищу для их взаимной ненависти.
Примирение между Филиппом и Александром было показным. Александр страдал от безделья. Ему казалось, что плохой год никогда не кончится. Филипп держал его в стороне от приготовлений к восточному походу, и он даже не был уверен, будет ли он допущен к участию в нем. Ему было девятнадцать лет, а ему казалось временами, что жизнь кончена.
Конфликты возобновились, когда Филипп решил заключить ряд браков среди членов своей семьи. Прежде всего он соединил старшую из своих побочных дочерей, Кинну, которую ему родила линкестийка Авдата, с Амин-той, тем самым племянником, при котором он был регентом, лишив его затем престола, и о котором никто с тех пор не вспоминал. Неожиданный выход на сцену этого молодого человека, спокойного, не обладавшего ни честолюбием, ни выдающимися достоинствами, но который мог однажды, на вполне законном основании, потребовать назад свой царский венец, был еще одной западней на будущем пути Александра.
Вскоре настала очередь Арридея, внебрачного сына от фессалийки, которого сделало слабоумным искусство магии, – и его тоже решил устроить Филипп. Он отправил посольство во главе с Аристокритом в великолепный город Галикарнас к сатрапу персидского царя Пиксодору, прося у него руки его старшей дочери для Арридея. Филипп хотел таким образом облегчить себе захват Малой Азии, заключив союз с одним из ее главных владык. Но поскольку карийская сатрапия переходила по женской линии, подобно власти египетского фараона, супруг старшей дочери Пиксдора должен был стать со временем сатрапом этого государства. Из этого следовало, что Филипп как бы назначал Арридея наследником задуманных завоеваний.
Александр решил расстроить этот замысел. Он отправил к сатрапу свое собственное посольство в лице знаменитого актера Фессала. Раз Пиксодор желал получить македонского зятя, Александр предлагал себя, не сомневаясь, что сатрап взглянет на него более благосклонно, чем на внебрачного сына женщины невысокого происхождения, да к тому же идиота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112