- Да вы что, Ефим Захарович! Я с половины девятого здесь.
- Не ври. Я просто не видел, когда ты проскочил.
- Я же все-таки сыщик, - засмеялся Михальченко. - Но я действительно
не спал. Ездил на вокзал в линейный отдел. Это последний пункт вашего
задания. Могу доложить.
- Давай.
- Ни в одной гостинице Георг Францевич Тюнен в интересующее нас время
не останавливался. Не числится он ни в одном из больничных стационаров. Та
же картина в морге. Трупов много, нашего, слава богу, нет. Не проходит он
и по милицейской регистрации ни в городе, ни на железной дороге. По
справочной фамилия Тюнен в Старорецке не числится.
- А эту ночлежку, Дом колхозника проверял?
- Проверял. И ведомственные гостиницы прихватил. Их у нас четыре. Не
останавливался такой.
- Но, похоже, он и в Алма-Ату не вылетал. Выходит, он тут? Где?
Плохо, что я не узнал у сына, болел ли его отец чем-нибудь.
- Но в больницы он не попадал. Если бы с ним что-то случилось на
улице или в общественном месте, люди подобрали бы.
Пожав плечами и ничего не ответив, Левин ушел к себе. Посидев в
задумчивости, побарабанив пальцами по столу, он невесело констатировал,
как необязательны стали люди - слова и обещания раздаются с легкостью, как
бы с заранее готовой установкой: пообещать, что угодно, лишь бы отвязаться
от просителя. Об этом он подумал в связи с тем, что прошло уже много
недель, как начальник следственного отдела управления безопасности Гарник
Гукасян пообещал навести справки о ком-нибудь из медиков, кто в конце
сороковых работал в санчасти лагеря, где находился оберст Кизе. Конечно,
медика разыскать лучше всего. Чтобы ни случилось с человеком, медики
обычно осведомлены лучше всех, тем более в таком небольшом и закрытом
пространстве, как лагерь для военнопленных. Управление делами
военнопленных и интернированных, находившееся тогда в системе НКВД, было
ликвидировано. И с созданием министерства внутренних дел и управления
спецлагерей при нем военнопленные оказались под юрисдикцией МВД. Но
медики, очевидно, остались в прежнем своем ведомстве - в системе службы
безопасности. Это немного утешало, если иметь в виду обещание Гукасяна. Но
он молчит. Забыл Левина, что ли? И он решил позвонить. - Слушаю, Зарубина,
- отозвался женский голос.
- Пожалуйста, Гарника Аветисовича, - попросил Левин.
- Его нет. Кто спрашивает?
- Левин из прокуратуры области, - скривился он от этой вынужденной
лжи.
- Он в командировке.
- Надолго?
- Не знаю.
- А как давно?
- Давно, - увертливо-лаконично ответила женщина.
- Благодарю вас, - Левин опустил трубку, понимая, что больше ничего
не узнает. Выходит, зря он грешил, попрекая Гукасяна в забывчивости и
необязательности...
Отворилась дверь, вошел Михальченко, держа руки за спиной.
- Ты чего расплылся? "Жигули" выиграл в лотерейку? - Левин смотрел на
его веселую физиономию.
- Это безнадежно, а вот это - верняк! - Он выбросил из-за спины руку
и помахал над головой узким белым конвертом. - Из Мюнхена! От Анерта!
Танцуйте гопак!
- А фрейлахс не хочешь? Давай сюда, - потянулся к письму Левин.
В комнату заглянул сотрудник, позвал Михальченко:
- Иван Иванович, вас к телефону, из райисполкома.
Михальченко вышел.
Глядя на конверт, Левин что-то вспомнил, достал из папки справку
Жумекена Каназова с пришпиленным к ней обрывком конверта. Приложив его к
только что полученному, убедился, что бумага одна и та же, как и марка с
прямоугольным штемпелем. "Что ж это, - подумал, - Анерт из Мюнхена
переписывается с Тюненом из Казахстана или наоборот: Тюнен с Анертом? А
почему бы и нет? А почему не быть тут совпадению: таких конвертов и марок
миллионы, любой мюнхенец мог купить, отправить письмо в Энбекталды и не
обязательно Тюнену. Но разгадывать, что здесь так, а что не так придется
тебе, Левин, за четыреста рублей в месяц - вроде много, но на них ни хрена
не купишь".
Он вскрыл конверт, письмо было напечатано на прекрасной розоватой
тонкой, слегка шершавой бумаге, по-русски. Последнее Левин расценил не как
деликатность, а как деловитость человека, не очень уверенного, что в
каком-то там Старорецке найдется переводчик с немецкого, к тому же
хороший. Что ни говори, в Мюнхене это сделать оказалось, очевидно, проще,
да еще владельцу издательства или издательств, которому очень важно точно
донести до адресата смысл своего послания...
Он стал читать.
"Уважаемый господин Левин!
Благодарю Вас за внимание, которое Вы проявили к моей просьбе. Со
своей стороны я сделаю все, чтобы оказать Вам содействие. Поскольку это
дело лично мое, любая Ваша просьба, если она будет касаться моей семьи, не
будет мною воспринята как праздное любопытство или бестактность с Вашей
стороны. Порывшись в бумагах дяди, я обнаружил его дневники из плена,
адресованные его жене. Не знаю, официально ли они были отправлены из
России или с какой-нибудь немыслимой оказией. Из писем понять этого
нельзя.
Не уверен, что эти epistolae окажутся Вам полезны. Впрочем, Вам,
специалисту, виднее. Перевод с немецкого выполнен квалифицированным
переводчиком.
С уважением Густав Анерт"
"Хорошо стелет, - усмехнулся Левин. - Один стиль чего стоит!.. Ладно,
пойдем дальше", - он отложил письмо и взялся за ксерокопии.
"Дорогая Энне!
Итак, еще одну Пасху мы отпраздновали - каждый в одиночестве: ты
дома, а я в плену. Но все равно в эти дни оба мы были с Богом, радуясь
Воскресению Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78