Эмма нервно скрутила платок.
– У меня уже начал расти живот, и я поняла, что нужно немедленно уезжать из города. Невозможно было выносить все эти сплетни. Я взяла деньги, оставшиеся от тех, что ты мне заплатил, и отправилась во Францию – там у меня живет кузина. Я жила с ней и писала тебе из Кале.
– Почему ты не послала ко мне человека, который бы все объяснил?
– А кого бы я послала? – Широко раскрытые зеленые глаза беспомощно смотрели на него. – Если не считать кузины, такой же вдовы, как и я, семья давно от меня отказалась, еще тогда, когда я вышла за Роулинса. Он был таким негодяем! И даже после смерти ничего мне не оставил.
Она снова заплакала.
Именно таким образом женщины становятся содержанками. Отчаяние. Боже, как хорошо он знал, что это такое – отчаяние! И знал также, что женщины всегда любили негодяев. Это одна из самых загадочных сторон женской природы, а заодно – неоспоримый факт. Он сам – живое тому доказательство.
Он никогда не расспрашивал Эмму о прошлой жизни. Ни о ее обстоятельствах, ни о финансах. Ни о чем. Он заботился только о своем наслаждении и теперь стыдился того человека, которым был еще совсем недавно. Этот стыд будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Что ж, отныне ему нести этот крест. Крест, который он заслужил. Но тот человек умер и больше никогда не воскреснет.
Возврата нет.
– Как зовут моего сына, Эмма?
– Джеймс.
Так звали его отца. Еще одна злая шутка судьбы.
– Что ты собираешься сделать с ребенком? – спросил он.
– Я не могу оставить его, Джон! – В ее голосе звенело отчаяние. – Не могу. Он незаконный. Люди будут болтать обо мне. Сплетничать. Говорить гадости. Этого мне не вынести. Боюсь, из меня вышла не слишком хорошая содержанка.
– У тебя слишком мягкий характер для такого занятия, – осторожно заметил Джон. – Мне следовало бы это понять. Так что ты решила?
– Уеду в Америку. Начну новую жизнь. Поэтому и не могу взять ребенка с собой. Почтовый дилижанс прибудет через несколько часов, и я хочу успеть на него. Следующее судно до Нью-Йорка отплывает из Ливерпуля через два дня, и я купила билет. – Она снова шмыгнула носом. – Ужасно эгоистично с моей стороны.
– Вовсе нет. Такое решение вполне оправданно. – Джон глубоко вздохнул и снова заговорил, тщательно выбирая слова: – Если ты не можешь взять с собой младенца, я согласен принять его в дом и вырастить.
– Что? – Эмма исподлобья взглянула на него. – Хочешь растить его в своем доме? Незаконного сына?
– Да.
Глаза Эммы вновь наполнились слезами. Она отвернулась и прижала свернутый платок к носу. И хотя не сказала ни слова, Джон понял: она жалеет, что он женат. Они могли бы растить малыша… их сына… вместе.
Наконец Эмма заговорила:
– Что… что нам делать? Подписать какие-то бумаги? У меня мало времени.
– Мой поверенный живет рядом, на Хай-стрит. Пойдем к нему и все сделаем прямо сейчас. Ты еще успеешь на судно и отправишься в Америку, где начнешь новую жизнь.
– Да-да, – с готовностью согласилась она, облегченно улыбаясь. – Пойдем.
Уже через час бумага, дающие права на сына, лежали у него в кармане. Эмма с радостью сделала все, что от нее потребовалось, и в обмен согласилась на кругленькую сумму. Когда она садилась в дилижанс, он окликнул ее.
Эмма остановилась и обернулась.
– Если тебе когда-нибудь понадобится что-то, деньги или кредит, все, что угодно, напиши мне. – Он попытался улыбнуться, но не смог. – Клянусь, я прочитаю письмо.
Она снова разрыдалась и, поднявшись в дилижанс, прильнула к окну.
– Не говори ему обо мне, Джон. Никогда!
– Прощай, Эм.
Джон долго смотрел вслед экипажу, сознавая, что вопреки желаниям Эммы когда-нибудь расскажет Джеймсу о его матери. Мальчик обязательно начнет расспрашивать. Пусть знает, что его мать была славной, но запутавшейся женщиной, чьей единственной ошибкой оказалась безответная любовь.
Джон повернулся и пошел назад к «Черному лебедю», за своей лошадью. Добравшись до гостиницы, он зашагал к конюшням, но внезапно застыл, словно прикованный к месту.
Перед дверями «Дикого кабана», конкурента «Черного лебедя», еще одной гостиницы, расположенной на другой стороне улицы, стояла нагруженная сундуками и чемоданами роскошная карета с гербами герцога Тремора.
Виола покидает его. Брат ее увозит.
У Джона разом вылетели из головы все мысли. Зато сердце заболело так, что он немедленно бросился к «Дикому кабану».
Перед отъездом они обедали в гостинице. Виола была с ними, решив немного прогуляться. Дилан и Энтони пошли к стойке выпить по кружке эля и обсудить состояние дорог, а женщины уселись за столик в столовой, где было полно народа.
– С чего начинать поиски кормилицы? – спросила Виола. – Я понятия не имею.
– Поезжай к местному доктору, – посоветовала Дафна. – Он должен знать.
– Превосходная мысль! После обеда немедленно навещу доктора Моррисона.
– Уверена, что хочешь взять это на себя, Виола? – спросила Грейс. – Начнутся разговоры. Злые языки тебя не пощадят! Принять в дом чужого ребенка, незаконное дитя? Тебе придется нелегко.
– Но ты сумела, – возразила Виола, вспомнив об Изабел, восьмилетней дочери Дилана, чья мать была куртизанкой.
– Знаю, но Изабел была старше, а Дилан в то время не был женат на мне. Кроме того, Дилан не аристократ. У тебя ситуация иная. Ни одна жена аристократа не позволила бы незаконному ребенку мужа жить в ее доме. А если Джон не захочет его оставить?
– Захочет, – уверенно ответила Виола.
Она сама не знала, почему так считает. Возможно, потому что помнила, какое лицо было у мужа, когда он держал на руках маленького Николаса.
Подошли Дилан и Энтони, поставили кружки на стол и сели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76