И тут на пути колдуна возник Грег.
Вылетел наперерез, раскинув руки. Тонкий, натянутый, как струна. В глазах – решимость. Он, конечно, не колдун. Но у него должно быть водное ожерелье. И Грег – в Беловодье. То есть сила за ним немалая.
– Не надо, – сказал Грег. – Прежде почини ограду.
– Я должен видеть Алексея.
– Это ничего не даст. Мы лишь потеряем время. Почини ограду, и тогда…
Роман не дал Грегу договорить. Лишь плеснул в того водой из кувшина. Вмиг струя, повинуясь приказу, сплелась в ловчую сеть и с ног до головы окутала Грега. Тот рванулся, но освободиться не успел. Роман прыгнул вперед и врезал локтем Грегу в челюсть. Тот рухнул на дорожку. Если бы не сеть, он бы тут же сделал Роману подсечку, но опутанный охранник Беловодья лишь беспомощно дернул ногами.
В следующий миг Роман связал водной веревкой руки и ноги Грега.
– Ты сам не знаешь, что делаешь, – пробормотал тот.
– Знаю, друг мой, знаю. – Кляпом Роману послужил самый обычный кусок ткани, оторванный от рубашки. – Потерпи чуток, вскоре развяжу.
Вновь под ноги легла тропинка, мощенная белым псевдокамнем. Роман шел, ощущая, как вибрируют под ногами куски льда. Как будто им больно. Роман дошел до внутренней кольцевой дорожки и остановился. Ни одна тропка не вела к церкви. Вокруг была вода – и только. Как добраться туда? Лодки не было. Доплыть? Но Роман вспомнил о неудачном Глашином купанье и остерегся. Правда, он приспособился пить здешнюю воду и черпать при этом силу. Но для этого надо было сначала воду переколдовать. Нет, плыть нельзя. Да и зачем? Роман протянул руку и мысленно проложил дорожку от берега к ступеням церкви на воде. Послышался хруст, и на ярко-синей глади образовался ледяной мосток шириной в две ладони. Пройти можно было без труда. Роман шагнул. Спеленатый Грег завопил: “Не смей!” и выругался. Значит, сумел выплюнуть кляп. Но помешать не смог – чары колдуна были сильнее его ожерелья.
Роман дошел до церковки и поднялся по ступеням. Двери бесшумно отворились. Внутри все казалось золотым от света бесчисленных свечей. Они горели повсюду. И оттого вся церковь была затянута сизоватым дымом. Посредине стояли простые деревянные козлы, на которые ставят в сельских церквях гроб во время отпевания. Гроба не было. Доски были покрыты темной тканью. И на козлах лежал человек, скрестив руки на груди, как покойник. До самых рук тело было накрыто простыней. Рубашки на человеке не было, так что хорошо было видно ожерелье.
Алексей. Глаза его были закрыты, лицо застывшее, неживое. Но веки слегка подрагивали. И грудь поднималась. Дышит, значит.
Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок:
– И долго ты собираешься здесь валяться?
Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокогб сна, и непонимающе уставился на колдуна.
– Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Я тебя насилу нашел. Лена с ума сходит.
– Ты починил разломы в стене?
– Поставил три заплатки… – Взгляд Романа упал на грудь Стена.
На груди – кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос – теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.
Двенадцать полос. И двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри… Неважно, что внутри, – здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал, – все это из тела живого человека. И как Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: “Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоего тела”, И Стен согласился. Почему бы и нет? Гамаюнов предложил Лешке воплотить его мечту. Только и всего. Разве мог такой человек, как Стен, отказаться?
Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом – кажется, усмехнулся, будто подтверждал – да, не смог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа – один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно – да. Изматывает – да. А тут… Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущая как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей… Подобная эмпатия была невыносима.
Колдун зашагал по церкви – в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов – доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие – не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь…
– Роман, я одного так и не понял… – вдруг заговорил Стен.
– Чего?
– Как Иван Кириллович создал ожерелье Беловодья, если мое собственное ожерелье не срослось со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124