" Вот бы спросить у нее..."
- Пойду воды напьюсь, - сказал отцу, который сильными движениями вгонял лопату в землю и выворачивал огромные глыбы. Он этого не видел, но догадывался, слыша, как тяжело дышит отец, как летят комья из-под его лопаты.
- Селедки сегодня вроде бы не ел, - сказал отец. - Копай! Воды я вынесу.
У Андрея побежали по спине мурашки. "Что же все-таки задумал отец?"
Молча работал дальше. Копали долго. Андрею казалось - всю ночь. Он уже еле двигал руками, нестерпимо ныла поясница. Но вот отец наклонился над ямой и проговорил: "Хватит... Идем в хату, возьмем тряпье..."
Мать, охая, подала им не только тряпье - свернутую дорожку, ковер...
Вымостив яму, словно птичье гнездо, отец позвал Андрея в хату и посадил возле себя за стол. Рядом стояла мать.
- Вот что, сын, - сказал отец. - Наши близко, завтра немцы будут удирать. Утром они выгонят людей из села. Молодых - в Германию, а что со старыми да малыми сделают, не знаю... Возможно, как и в Долинном, поставят перед окопами, чтобы наши не стреляли...
"Наши", "наши", какие "наши"?" - билось в голове Андрея.
- "Наши" - это кто?
- Как кто? Красные!
У Андрея голова пошла кругом.
Отец положил тяжелую руку на его плечо.
- Мы с матерью пойдем со всеми. Мне еще и выгонять людей придется.
Андрею показалось, что отец горько усмехнулся.
- Что сделаешь - служба. А тебя... - он на минуту замолк. - Тебя, сынок, придется тем временем спрятать...
- Ой! - застонала мать.
- Цыть, глупая! - рассердился отец. - Я принес крест из труб, чтобы воздух проходил, сейчас и поставим.
- Ну как можно, Гаврил, живого человека в землю класть?.. Сынок мой! - Она прижалась к Андрею, и он почувствовал на щеке мокрые от слез губы.
- Это единственный способ ему спастись! - решительно сказал отец. - Я дам возможность тебе, Надя, убежать, и ты вернешься, откопаешь его. Наши солдаты придут сюда через день или два. А нет - махнете вдвоем в лес. А потом и я присоединюсь. Не будем тратить время, положим в яму еду, поставим крест и закроем ее. На рассвете, когда эсэсы окружат село, - отец повернулся к Андрею, - скажу, что ты лазил на Колодяжные кручи, поскользнулся на глине, упал и разбился. Немцам докапываться некогда будет, глянут на свежую могилу да и уйдут. А ты, - снова обратился к матери, - надень черный платок - пусть все видят, что в трауре.
Отец поднялся и вышел из хаты. Теперь Андрей все понял... Андрея не страх мучил, а мысль о Катрусе: как же она, ее тоже мать не пускала, ласкала, целовала, словно навеки прощалась... погонят аж в Германию?! И он никогда не увидит ее? Нет, на такое он не согласен. Пусть уж их обоих гонят в Германию. Друг другу будут помогать и не пропадут! Он будет охранять и защищать любимую от всякой беды. Даже отдаст жизнь за нее, если понадобится! Вот сейчас скажет отцу: если не спасет Катрусю, то и он не хочет прятаться в яме. Но как сказать такое? Да и Катя не согласится... Его словно огнем обожгло, когда на мгновение представил ее рядом с собой в тесной яме. Нет, пускай не он, а Катерина ляжет в это убежище.
Вышел во двор. Хата Притык чуть виднелась в темноте и казалась живым существом, притаившимся под жестокими порывами ветра, который к ночи все усиливался. Там, за темными стенами, спала беззащитная Катерина, его Катруся, и он был бессилен спасти ее... Сердце Андрея разрывалось от боли.
- Батя, а может, я с вами? А сюда кого-то из более слабых...
- Что-что? - не понял отец.
- Кого-нибудь из девочек.
- Иди разбуди все село!
- Можно Катерину Притыку... - слова застревали у Андрея в горле. - Их хата вот близехонько... Я сбегаю...
- Лезь молча и не дури! - грозно прикрикнул отец. - Скоро рассвет.
Мать обливалась слезами, словно и правда хоронила. Отец похлопал Андрея тяжелой рукой по плечу и подтолкнул к яме.
Поняв, что против отцовской воли ничего не сделаешь, он покорно полез в страшный схорон.
Свист ветра прекратился. В яме было тихо и тепло. Слышал только шорох земли, которую отец кидал на перекрытие. Потом и эти звуки исчезли... Все исчезло, остался лишь страх. Удушливый страх...
...Андрей Гаврилович напился воды и вернулся на диван. Ночную лампочку выключил, комнату освещали только отблески уличных фонарей. Такие же сумерки господствовали сейчас и в его душе.
И внезапно его словно током ударило. "А что, если это провокация?! А что, если звонила не Катруся Притыка, а бог знает какая женщина?! Но с какой целью?! По чьему заданию?!"
Этой ночью ему не помогли уснуть и успокоительные таблетки.
4
Миссис Томсон тоже не могла уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ней вставало прошлое: и детство, и Германия, и жизнь в далекой Англии, которая стала для нее второй родиной. Жалела ли она о прошлом, сжималось ли сердце под наплывом щемящих позабытых картин, как это всегда бывает с человеком, когда он после долгой разлуки попадает в родные места и как будто возвращается в свою юность? Кто знает... Но так или иначе - что-то задело ее за живое, что-то затрепетало в душе, заныло.
Разговор с Андреем нелегко дался ей, разволновал. Чего только не передумала, как только не взвешивала сейчас каждый свой поступок, каждый день жизни после того, как заполненный невольниками эшелон повез ее в далекий чужой край.
...В неволе Катруся долго не могла прийти в себя. Согнанные из разных стран девушки работали на фабрике какой-то немецкой фирмы. Работали со щетиной, делали большие, маленькие, длинные, прямоугольные, круглые щетки и щеточки. Жили тут же, на территории фабрики, за колючей проволокой. Поднимали их ночью, в пять часов загоняли в цех, и, сонные, с поколотыми щетиной руками, они начинали безрадостный день. На обед шли строем, жадно пили брюквенный суп из металлических мисочек, и снова - работа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85