..
"Нет, такая, как Джейн, не сможет во имя какой-то абстрактной жалости простить преступнику, растоптавшему ее честь... В таком случае почему же она отказалась писать... Мы толком и не знаем, в чем преступление лейтенанта. Изнасилование? Или только попытка? Нападение с преступной целью?.. Ни одно, ни другое еще не установлено. Даже потерпевшая не говорит прямо об этом... Допустим, что ей неудобно было о таком рассказывать мне, естественная девичья стыдливость. Но ведь и заявления не захотела написать..."
С такими противоречивыми мыслями Дмитрий Иванович подошел к подъезду Управления внутренних дел. Заметив его, часовой у входа козырнул. Подполковник механически поднес руку к голове и, вспомнив, что не в форме, опустил. Остановился. Несколько секунд постоял так, лицом к лицу с часовым, и вдруг вместо того, чтобы подняться по ступенькам и войти в здание, направился через дорогу в небольшой скверик, который находился между Управлением и жилыми домами. Сел там на массивную каменную скамью и задумался.
"Действительно, очень странно... Наверное, я погорячился, - упрекнул себя Коваль. - Меня так ошеломила эта история с лейтенантом. Погорячился и забыл об элементарных вещах. Все же не откладывая нужно было установить: "А был ли Иван Иванович?" - Подполковнику припомнилась пьеса Назыма Хикмета под таким названием. - Установить наличие преступления и допросить лейтенанта... В этот раз я сделаю иначе. Сначала поговорю со Струцем, а потом займусь экспертизами. Во-первых, он еще, естественно, не обвиняемый и, во-вторых, никто пока не лишил его звания лейтенанта милиции. Но не сейчас же, уже позднее время... Потерплю до утра, когда Струць появится в райотделе. Лейтенант никуда не исчезнет, и применять к нему такую предупредительную меру, как задержание, нет нужды..."
Коваль поднялся со скамьи и направился к остановке троллейбуса. Вокруг гасли фонари. Будто возвращая ночи ее естественные контуры и краски, вырисовался в небе полный месяц и залил землю бледным светом.
Заснуть этой ночью Коваль долго не мог.
Чтобы не мешать Ружене, взял подушку и отправился в свой кабинет, где по старой холостяцкой привычке улегся на диван...
7
Перед Ковалем сидела женщина в коротком вылинявшем платье, едва прикрывавшем колени. Сначала сухо, а потом, разговорившись, уже более живо отвечала на вопросы.
Мысль о том, что девушка хочет броситься под поезд, появилась у нее, стрелочницы, когда увидела, как та, взлохмаченная, расхристанная, нервно ходила вдоль насыпи.
- Вы можете указать время? - спросил Коваль, записывая ее слова.
- А как же! - обрадовалась стрелочница подвернувшемуся случаю помочь милиции. - Пять минут десятого, двадцать один ноль пять, ну в крайнем случае ноль шесть.
- Вы так точно заметили время?
- А как же! В двадцать один тринадцать проходит электричка. И девушка, вероятно, собиралась броситься под нее.
- Она знала расписание электричек на вашем участке?
- Конечно нет. Это я сама так соображаю. Миновав незнакомку, я сделала еще несколько шагов и оглянулась. Оглянулась и она. Это мне не понравилось. И с этого момента я не спускала с нее глаз. Двинулась следом на некотором расстоянии, потом спряталась за деревом. Девушка села на насыпь и, плача, стала поправлять на себе одежду.
- Еще было видно?
- А как же! Смеркалось. Но рассмотреть можно было... Поняв, что я за ней слежу, девушка накричала на меня. Я догадалась, что она иностранка, так как путала наши слова с какими-то непонятными. Не обращая внимания на ругань, я подошла и стала ее утешать. В ответ девушка вдруг расхохоталась как ненормальная. А когда донесся шум электрички, вскрикнула и бросилась вниз по насыпи. - Женщина вздохнула и на секунду умолкла. - По шуму вагонов я поняла, что электричка вот-вот появится из-за поворота. Тогда и я сбежала на полотно, чтобы сигналами остановить ее, потому что та дуреха уже была на рельсах. Машинист меня заметил, тормознул, аж рельсы заскрипели. Несчастье случилось бы, если бы я не оттолкнула ее в сторону. Машинист все время давал гудки, но мы уже были не на полотне, и электричка миновала нас. Пока электричка приближалась, девушка вырывалась из моих рук. - Женщина потерла левое плечо. - До сих пор болит, так она меня ударила! А потом, когда электричка прошла и я ее отпустила, побежала по направлению к городу... Какой-то сукин сын довел девку до беды и удрал...
- Как вы узнали об этом?
- Она же через несколько минут возвратилась к моей будке: или снова надумала под поезд, или, может, заблудилась, потому что стемнело. Я ее на путях и встретила.
- Одну?
- А как же! Одну. Привела на пост, дала воды, отряхнула с нее пыль и землю.
- Как вы узнали, что "какой-то сукин сын довел девку до беды и удрал"? - Коваль специально повторил дословно выражение стрелочницы.
- А она сама рассказала.
- Вы ее расспрашивали?
- Нет. Она сначала ничего не говорила. Но когда я хотела позвонить в милицию, чтобы за ней приехали, стала умолять отпустить ее к матери в гостиницу. Сказала, что она из Англии и что у нее будут крупные неприятности, если в эту историю вмешается милиция. Она тогда долго не сможет вернуться домой, где ее ждет жених. И еще сказала, что у нее больная мать, которой врачи запретили волноваться. Я была очень сердита. И не только потому, что, бросившись под поезд возле моего поста, она и мне причинила бы большие неприятности. Меня возмутило и другое: молодая красивая девушка и не дорожит жизнью! Но она так просила пожалеть ее, пожалеть мать, так просила! И в конце концов я уступила.
Раздался гудок дистанционного телефона. Женщина поднялась с табурета, взяла трубку, взглянула на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85