Неосторожность была проявлена вами обоими, после поговорим. Дверь поплотнее закройте. Я сам позову, когда надо будет.
— Добрый день, Сигорд.
— Добрый, разве?
— От нас с вами зависит.
— Я уже все свое сказал, новостей не будет. Ни завтра, ни послезавтра.
— Да, я понял, что вы на испуг не повелись и уперлись накрепко. Нет, лучше я на ты буду звать-обращаться, мне так привычнее. Меня можешь звать Стивен, Стив. На ты, на вы — без разницы. Значит, примерную суть требований наших ты знаешь. Твою позицию я понял. Не хочешь никому служить, не хочешь ни от кого зависеть, и это твое нехотение крепче смерти. Так?
— Так.
— Имеешь право, сюда не лезу. Если же в другом не сумею тебя разубедить, чтобы ты оказал нам разовую помощь — убьем тебя и сына. Остальных родных и близких не тронем, это не конструктивно. Хотя бы по одному этому резону не тронем, что неконструктивно, так что можешь быть спокоен.
— Спасибо.
— Да, принимается. Это все от доброты моего сердца. Однако, я постараюсь тебя убедить в своей просьбе и ты должен потерпеть, выслушать мои резоны и аргументы, ибо это займет всего несколько минут. Хорошо?
— Мне-то что, говори, — я уже свое сказал, что толку повторяться.
— Почему присутствует странность в нашей просьбе? Поясняю, хотя ты и не просишь пояснений: эти шестьсот миллионов — не просто деньги, а… собранные с миру по нитке деньги, предназначенные на общие нужды. Иначе — общак. Ты слышал такой термин?
— Слышал. Гангстера.
— Н-не совсем, но, в общем и целом… Вот, это общак. В результате кризиса, деньги общака, вложенные нашими структурами в бумаги, для того, чтобы деньги работали, а не пылились, деньги эти — сами превратились в пыль. Несколько человек, толковые, честные по понятиям люди, уважаемые в своем кругу, в результате подобной досады потеряют авторитет и вполне возможно — жизнь. Я и сам буду вынужден стоять за подобную строгость, хотя всей душой против. Но принципы, на которых стоит наша… субкультура, назовем ее так, не позволяет заменить утерянное штрафом, пусть даже на сумму большую, нежели утрата. Ты следишь за моей мыслью?
— Слежу, что мне еще делать? Принципы вам не позволяют…
— Молодец. И вот эти принципы обрекают на смерть целую ораву хороших людей.
— Если этих двоих, что сейчас здесь были — мне не жалко.
— Нет, только одного из них. Но мне они все — как родные дети. Впрочем… Твои принципы — это я продолжаю, а тебе и себе напоминаю — не позволяют тебе пойти на поводу у наших принципов, даже под угрозой смерти тебя и твоих близких. Редко — но бывает. Очень редко так бывает. Но я лично встречал такое и убедился. У меня дилемма: стоять на своем и попытаться грубо переломить твое упрямство, или найти обходной путь. Предпочитаю второе. Вот мое предложение… Это ничего, что я так быстро сыплю аргументами и предложениями?
— Я слушаю.
— Ты помогаешь нам вернуть шестьсот лимонов прежним путем, через биржу. Мы, я — отпускаем тебя на все четыре стороны. То есть, после свершения операции, ты полностью выпадаешь из сферы нашего внимания. Никаким образом — хитростью, хватанием за язык, ловко составленными фразами договора — мы не затронем впредь тебя, твою жизнь, твой бизнес. Как не было нас. Я обещаю.
— Так не бывает. Конечно, я хочу жить и еще больше хочу, чтобы жил мой сын. Но так не бывает, как вы… ты говоришь. Ни ты, ни я — уже не дети. Наверняка над тобой есть начальник, который отменит твое решение, либо сам ты нарушишь слово и меня обманешь.
— Не нарушу и не обману. Я сам, строго говоря, никому не начальник, но и надо мной в этом мире начальников нет. Просто люди прислушиваются к моему мнению. Кстати, в отличие от них, кого ты видел, моего личного-шкурного, финансового интереса, карьерного там… — в этом деле ни пенса нет. Но пока я жив — слово мое не хуже подписи у нотариуса. Не тронем, оставим в покое, тянуть с тебя не будем, руководить, влезать в долю, шантажировать не будем, даже партнерства не предложим. Раз — и расстались четко.
— «Пока ты жив». Это дело такое… Зыбкое.
— Хм… Ну да. Но у тебя шансов меня пережить — еще меньше, как возрастных, так и ситуационных. Этот мир не создан для доверия, и я не могу точно знать — будет ли слово мертвеца, мое то есть, сдерживать живых оставшихся? Но более точных гарантий никто и нигде дать не может. Вот, мы знаем, что ты в кинобизнесе подвизаешься…
— Не так чтобы… Да и, скорее, в телебизнесе.
— Не важно. Звезды торгуют своей звездностью, не коммуникациями и не природными ископаемыми: помер актер с перепою, либо от наркотиков, попортил лицо и тело — фук вашему контракту. Однако — вы все подписываете, и в Голливуде так же, и на подиумах, и в спорте… И у нас с тобой то же. Большей гарантии, чем мое слово при моей жизни, я дать не могу, но это неплохая гарантия.
— А где гарантия, что это настоящая гарантия?
— Опыт. Поживешь — сам увидишь. Умереть всегда успеешь. Не только в деньгах дело, ты пойми. Тряхани мы кого другого из жирных — так и поболе миллиарда взять сможем, причем с каждого. Хотя это себя ронять, и риска не оберешься. Но нам некие формальности важны, для других пустые. Большая часть жизни нашей, общечеловеческой, проходит среди никчемных, с точки зрения НЛО или пустыни Гоби, ритуалов, а люди готовы терпеть любые неудобства, их соблюдая.
— Ну например?
— Например, на званом обеде люди сидят вместе, а в туалет почему-то ходят поодиночке, даже не парами. В скатерть не сморкаются. Мы — тоже люди, своеобразные люди, для которых некие ритуалы равносильны самой жизни.
— При чем тут…
— Короче, попробуешь, или убивать?
— И если я выберу «нет»…
— Сразу же и убью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128