Сигорд расправил тряпье на лежанке, с понтом дело покрывало, — чья-то бывшая скатерть с коричневами разводами пятен — и пошел.
Когда надо — фиг пробьешься, а когда не надо — под белы руки ведут: Сигорд, решив про себя пройти через казенное милосердие и таким образом на время очиститься, — не духовно, так хотя бы физически, — робко надеялся все же, что дадут ему от ворот поворот и будет он ковылять по жизни чешущимся, но свободным… Получаса не прошло, как был он уже в душевой, единственным в то утро спасаемым мазуриком. Хлоркой пахло немилосердно и вода была не сказать чтобы впору — то она холодная, то почти кипяток, но мыло в руки — и мыться можно…
— Под ноль.
— Как, совсем?
— Брови оставь и ладно.
— Вот сейчас как тресну машинкой в лоб, тогда у меня пошутишь! — Впрочем, тетка-парикмахер сердитой не была, просто долгие годы работы с бомжатником помогли ей выработать наиболее уместное в этом мире поведение. Под ноль — так под ноль, это всего проще. Да она часто и без спросу корнала налысо, иногда и женщин, если со вшами, а тут спросила — взгляд у этого нищеброда не такой какой-то… Не мутный.
Сигорд стоял перед зеркалом, голый, как раз после пострижки очутился, перед второй помывкой: впервые за многие-многие годы он обратил внимание на себя… Ужас какой. Да, он не первой молодости, он это конечно же осознавал, но… эта коричневая шея на тощем синеватом тельце. Руки-плети почти до колен, ноги худые и кривые, словно из разных концов задницы растут… И задница… Костлявая и в то же время дряблая… Доходяга. Весь худой, одни ребра, а на животе — складки… И грудные мышцы, вернее, то, что когда-то было мышцами — двумя отвратильными дряблыми маленькими мешочками свисают… Сигорд никогда не был физически сильным человеком, даже в своем благополучном прошлом, но вот это вот… Боже, как оно все по-уродски сложилось…
— Ну ты красавЕц! Хоть к господину Президенту на прием! Брови оставила, как просил. Следующий! Нет никого? Все равно: вперед, вперед, ковыляй, потом на себя налюбуешься, видишь, даму привели с зоопарком на голове! А ты говоришь — нет никого. Гуляй.
И рот старческий… Тело зачесалось и под казенной одеждой, хотя после двух помывок грязи уже нигде быть не могло, видимо старое раздражение, или хлорка на одежде разъедает кожу… Сигорд повел по щекам корявыми пальцами и расплакался. Конечно, если бы хотя бы зубы с обеих сторон вставить, так не столь ужасно все бы это смотрелось… Что?..
— Смотрю, не новичок здесь? Садись. Вернее, присаживайся, отсидеть всегда успеем.
— Третий раз.
— Что?
— Третий раз, говорю. А ты?
— Пятый, или восьмой. А может и пятнадцатый… Я у них колеса чиню. — Собеседник с гордостью хлопнул себя по культям. — На этой точке у них завхоз — народный умелец, классный мужик, вот он мне забесплатно чинит. Тележку, колесики на ней и култышки. Предпочитаю время от времени ошиваться в этой юдоли всеобщего сострадания, нежели в государственной богадельне на постоянной основе. Курить есть?
— Нет.
— А у меня есть пара штук. Пойдем раскумаримся, а то я сегодня еще ни в одном глазу, поламывает малость без вина, так хоть табачком повеселимся. Только тебе придется меня нести, но я легкий… Легкий, легкий, не сомневайся. Сажай на спину — и в курилку, в туалет. Там высадишь на подоконник. Спички у меня тоже с собой.
— Ну, садись, подвезу. А… не это самое?..
— Чего? Завтрак мы уже пропустили, до обеда четыре часа. Проповеди тоже пропустили, физический труд нам с тобой не по кондициям, не заставят… Койки только после обеда покажут… так что нам с тобой курить, да треп тереть, да сидеть в сракной комнате, брошюрки читать…
— В какой?
— Шутка такая. Не в сракной, а в красной, игра слов. Оп па… Поехали.
Безногого знакомца звали очень смешно: Титус. Впрочем, откликался он и на Августа. Смуглый, скуластый, видимо, с индейскими примесями, лет сорока на вид. Ног у него не было по самые ляжки.
— Титус Август!
— Ну, я.
— Пожалуйста без «ну», господин Август, храпеть вы будете в спальне, но не в аудитории. Если вы не читаете, то хотя бы другим не мешайте. И не мните, пожалуйста книгу. И если вам что-нибудь непонятно — поднимите руку, позовите, спросите, я подойду и отвечу по мере моих скромных возможностей.
— …положеннных мне Господом, — прошептал Титус, кривляясь украдкой в сторону Сигорда. Голос его был хрипл, потому что он действительно заснул прямо за столом, даже и не пытаясь, в отличие от Сигорда, читать и слушать пресные спасительные благопоучения. Титус рукавом утер слюнявые спросонья губы, попытался зевнуть со стиснутым ртом, потом все-таки прикрыл ладонью…
— Скука. По идее, это она бы должна читать нам божественное, жития святых, или еще какую чудь, а она…
— Да тише ты, опять сейчас наорет…
— Слушай, точно как в школе, да? Жил и не думал, что за миску бесплатного супа вернусь в прежнее униженное состояние…
— Это точно. Но ты потише. Можно же так кемарить, без храпа. Сколько там до обеда?
— Скоро уже. А ты что, думаешь, ты не храпишь? В каждой ноздре по свистульке.
— Да? Что, серьезно?
— Ну, это еще не храп, но сопишь знатно.
— Титус Август!
— Все, молчу я, молчу. Это с голоду…
Суп гороховый оказался наваристым, вторым блюдом прыгнула в желудок отварная рыба поверх настоящего картофельного пюре, а чай оказался пресным и полусладким.
— Это нам повезло с гороховым супчиком. Здесь на неделе в среднем пять дней постных, никакого тебе мяса и бекона, но на сахар и заварку — всегда жмотничают, даже и в скоромные дни.
— Да знаю я, — Сигорд улыбнулся новому товарищу, — я же здесь третий раз, я же тебе говорил…
— Ну а я сотый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128