и ваш взнос в наше общее дело суперценен для нас, очень важен для нас, но когда всякая канцелярская мелочь…
— Все, все, все. Ни слова больше. Я лично всем займусь и доконтролирую, так сказать, до победного итога. Виновных укрощу и накажу.
— Не сомневаюсь в вас, Эдгар, мы же не первый год знакомы. Уверен, что это не вина, а скорее, глупость исполнителей тому причиной.
— Этого добра у нас хватает, вы правы, неистребимое племя. Не стрелять же их. Я разберусь.
— Что поделать, Эдгар, что поделать… Истребление глупцов, если за него взяться, обернулось бы настоящим геноцидом любого народа Земли, поэтому такие люди, как мы с вами, должны использовать тот материал что есть, и не хныкать. Использовать и добиваться. Вы незаурядный человек, истинный работоголик, и ваша настоящая карьера вся впереди. Вы еще так молоды…
— Вашими бы устами, господин Лауб, вашими бы устами… Да вы только гляньте на мои просторы, посмотрите, в каком районе приходится работать! Пустыри да свалки! Бизнес идет сюда медленно, неохотно. А ведь это не окраина города, хотя она формально окраина, это же центр, чуть ли ни в радиусе Большого Президентского Дворца.
— У залива, вдобавок.
— Именно у залива! Это самый перспективный, с точки зрения развития, район города! Стоит только заглянуть в завтра!
— Скорее, в послезавтра…
— Это уже зависит от вас, от бизнеса. Ну а сегодня — да, увы… О! Видели! Этот сраный, извините за выражение, бродяга-мешочник сам под колеса лезет, ни пройти ни проехать — сколько их тут бродит… Хотя «тяжелая» криминогенность на удивление низка — только бродяжничество, да нарушение общественного порядка, кражонки… Вот, кстати, вам на заметку еще объект: аналогичные свободные территории и свалки.
— Да, но давайте сначала с тем нашим домом разберемся?
— Хорошо.
— Но еще первее — поедемте, пообедаем? Мне не терпится показать вам один индийский ресторанчик. Недорогой, но весьма уютный, тем более, что фирма пока еще оплачивает мне представительские…
— С удовольствием.
* * *
— А что, дружище Таф, часто ли ты ошибаешься в весе?
— Чего? Как ты сказал? Не, спасибо, я так посижу, куда мне курить с моими легкими…
— Ну просто посиди. Я говорю: когда у Мирона или у Кечу взвешиваешь — часто ли твои прикидки разнятся с «ихними» завесами?
— Да воруют! Весы у них коцаные! Суки, кровь из нас сосут.
— Это понятно, ты не волнуйся, а то как раз все легкие выплюнешь на мой мешок. Но точен твой глаз, или как?..
— Когда и ошибусь… А что?
— Да ничего. Хотя я даже и лучше придумал. Смотри сюда!
— Что за фигня? — Таф непонимающе уставился на странное коромысло в руках Сигорда.
— Это я из простой деревянной вешалки и трех веревочек с крючками соорудил, но вместо пальто я на ней «массу» взвешивать буду.
— Как это?
— Вот так это: сюда на крючок свой мешок цепляешь, а с другой стороны — эталон висит на три кило. Цепляем и сравниваем!
— А на хрена?
— Я же сказал: взвешивать. Ты, я, Хромой, другие ребята — подходи ко мне и определяйся точно.
— Да? Себе и вешай, а мне не надо… И зачем мне — я не понимаю?
— Это потому что ты тупой, — продолжил Сигорд свои объяснения, — потому и не понимаешь.
— Сам ты тупой.
— Тоже верно, иначе бы еще на той неделе догадался. Короче, я буду себе взвешивать, а ты как хочешь.
— Ну и дурак.
Сигорд оказался хитер и терпелив: трех дней не прошло, как трое из «собирашек» стали из любопытства сначала проверять собранное на вешалке, а потом согласились сдавать товар Сигорду, потому как лень им было ходить туда-сюда, самим сдавать «массу». А Сигорду не лень, хотя и он теперь попал в разряд обвешивающих жуликов.
— Зачем тебе, Сиг? Какой тебе с этого навар? Что ты с этого имеешь?
— Что имею? Очень многое полезное: во-первых — головную боль, во-вторых — неблагодарный труд, в-третьих, непонимание современников. В-четвертых — оговоренные пять процентов с каждого из вас за доставку груза. Пока это — крохи, по два-три талера за день выходит, но потом поглядим… А если честно — то это я так грехи замаливаю.
— Грехи? Ты чего, Сиг, рехнулся?
— Я — Сигорд, а не Сиг. Может быть, и рехнулся, но пока не отмолю — буду грузовым ишаком работать. Это я сам на себя такие вериги навесил и обойдусь без чужих советов, понял?
— Ладно, не кипятись, каждый по-своему с ума сходит. Гони три талера, а довесок — тебе: за меня помолись, не забудь.
— Хорошо, помолюсь на весь довесок, если не забуду.
— Удачной молитвы!
Сигорд не только забывал отмаливать чужие грехи, он и свои-то «вериги» выдумал, чтобы считали чудиком и вопросами не доставали…
Нет, ради двух-трех талеров он не стал бы надрываться, конечно, в день ему очищалось двенадцать-пятнадцать, а в последние три дня выходило по двадцать пять.
Сегодня был четверг, а в понедельник Сигорд добился результата и сам ошалел от заслуженной удачи — получилось!..
Сигорд, сколько знал себя, был исключительно злопамятен: семейные, служебные, студенческие, школьные даже обиды — жили в его сердце, угасали, бледнели, конечно, за давностью лет, но — жили, помнились, переживались из раза в раз, из года в год…
С тех пор, как он опустился и сбомжевался, обиды от людей и обстоятельств уже стали привычным делом, каждодневным, и память, побитая алкоголем, не могла содержать их отдельно, а беспорядочно собирала в один большой серый мешок, в общую непреходящую обиду на человечество. Все мечты его вращались вокруг бесперебойного доступа к пойлу с градусами, к долгожданному и жестокому торжеству над обидчиками, теми, кто его унижал, выгонял, бил все эти годы…
В последний месяц мечты о мести стали не такими навязчивыми, а мысли о выпивке он отгонял сразу же, до того, как они оформлялись в слова и образы… Но зато вернулась злопамятность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128