Еще как поможет.
— Вот спасибо, сынок. А то, думаю, жесткая очень.
— Конечно жесткая. Помажь ее, помажь, как я сказал.
— Ладно. В другой раз починю у тебя чего-нибудь. Именно у тебя, потому как мастера видно, даром что молодой.
— Молодой не молодой — восемь лет сам на хлеб-масло зарабатываю. А что это за ящик у тебя? Где брал?
У Сигорда екнуло сердце: он почувствовал интерес покупателя к товару… И точно: ящичек-то как создан для сапожников! И прочный, и форма удобная, и отделения и все дела…
— Соображаешь! Ящичек-то как раз сапожный. Я же говорю: мастер ты, и глаз у тебя орлиный!
— Хороший ящик. Где брал, чего стоит? — Сигорд раскрыл было рот кружева плести про покойного брата и остатки его производства, типа, антикварные дорогостоящие остатки, а вместо этого брякнул:
— Полтину стоит.
— Дорого чегой-то. За тридцатник возьму, если продашь. Прямо сейчас возьму.
— Ха! — У Сигорда опять подколенки затряслись, совсем как два часа тому назад, на свалке. — За тридцатник я у тебя возьму! Сколько есть — все давай!
— Батя, но ты не наглей, дорого полтинник! Давай тридцать… пять. И обувь тебе со скидкой латать буду, а? Я правильную цену говорю, я тебе совет какой дал? Я правильный тебе совет дал, бесплатный совет. И ты не жмись!
Сигорд, который час назад был бы счастлив «забодать» что-либо из найденного за червонец, все же переборол в себе вспыхнувшую алчность.
— Хорошо. Бери… за сорок.
— За тридцать пять!
— За сорок. И плюс у меня к тебе дело.
— Тридцать пять. Какое дело?
— Я тебе этот ящик и точно такие же, несколько штук, за сорок отдам, к другим сапожникам предлагать не пойду. Только через тебя. Просекаешь фишку?
— А много у тебя? — Сигорд прикрыл глаза, чтобы лучше вспомнить и вновь открыл.
— Десятка два наберется. — теперь уже ассириец поднял к небу агатовые глаза и наморщенный лоб; Сигорд готов был поклясться, что видит в них попытку умножить двадцать на двадцать, а то и на тридцать…
— На — твои сорок! Но если обманешь — здороваться не буду. Плюну на асфальт и отвернусь, понял, да? Мне предлагай, а другим нет. Когда ящики принесешь?
— Гм… Черт… Сегодня у меня засада со временем… Сегодня два или три принесу, а завтра-послезавтра остальные.
— Хоп. Погоди, отец. Сегодня два принеси, не надо три. А завтра к двенадцати подходи и мы все решим. Я бы сам подошел куда скажешь, да видишь… — сапожник вытянул забинтованную ногу. — Ошпарил-мошпарил, понимаешь, месяц еще ходить как следует не смогу.
— Ох, ты! Да!.. Круто тебя… Я завтра приду, мне не трудно. А два ящика… К шести устроит?
— К шести как раз устроит. И выручка будет, и заедут за мной. Жду, батя. Руку давай, жму — не прощаюсь.
— Будь.
Камал не обманул, и Сигорд не подвел: не за три, правда, за четыре дня натаскал он ящиков ровно на косую, на тысячу талеров, двадцать пять коробов по сороковнику каждый. Плюс Камал взял шефство над его новыми ботинками, сам обстучал их, обмял, сам смазал, поставил накат на и без того толстенную подошву и тонкие резиновые подметки на каблуки.
— Не смотри, что тонкие, сносу им не будет, резина особая. Хотя, как носить…
Распрощались, оба довольные друг другом, пообещали «если что — обязательно, в первую очередь», в общем, наконец-то, лед тронулся и бизнес для Сигорда пошел.
Он даже постригся в парикмахерской на халяву, в один из дней, когда подростки-ученицы из соседней ремеслухи, проходят практику на всех желающих. Если бесплатно — почему бы и нет? Но халява-то халявой, а чтобы не погнали взашей — выбрал Сигорд лучшее из своего гардероба: ботинки армейские, брюки черные, без заплат и лоска, со стрелками — он ведь с такого урожая и утюгом спроворил разжиться, электрическим, за червонец, вполне работающим… К брюкам и рубашка, тоже военная, хаки, но не со свалки, а с барахолки, от Розы, с которой он самым краешком поддерживал ненавязчивый и необременительный контакт.
— Так, говоришь, так и не развязался? Троица-то миновала неделю как?
— И не развяжусь. Понравилось мне. Я сразу же до следующей зарок дал.
— Молодец, не то что мой Титус. Смотрите, бабы, дал человек слово в святом месте — и вон как держит!
— Да, орел. Хоть замуж выходи! Ты ведь жених, а? Холостой? Постирать, постель согреть, а?
Торговки едко смеялись, однако Сигорд и в самом деле ощутил, что теперь он вроде бы как и ровня всем этим теткам, сторожам, носильщикам: живет в жилище, при деньгах, при заработке. Заработки случайные, конечно, а все же тысяча — не с куста упала, ею можно почти полгода за квартиру платить. Да. Вот и постригся он, и никто от него не поморщился, разве что на зубы покосились. Да, с зубами дрянь дело. Наверняка и запах, надо бы щетку и пасту… да денег жалко. Зубы-то пастой не вернешь. Одно дело голову в тепле держать — тут на шапке не поэкономишь, вынь четвертак и отдай за шерстяную. То же и куртку, но тут уже в сотню пришлось выставляться: одну, парадную, за семьдесят, а другую, для свалки, за тридцатник удалось ухватить, главное, что теплая.
Сигорд по-прежнему не любил заглядывать в зеркало, и что там смотреть: взгляд какой-то трусливый, щеки дряблые, зубы… Все лицо в морщинах, каких-то пятнах, рубцах, буграх. Ну, может, не трусливый, но все равно робкий. Через взгляд и вид у него какой-то виноватый… Но в магазин при полном параде он уже может зайти, и его никто не выгонит. Ассириец очень странную вещь ему сказал, бред собачий, но почему бы не проверить, коли время есть? На свалке — до обеда, а в город — на геологоразведку — после обеда, потому как к сумеркам на свалке лучше не задерживаться. Странные слухи про ночное время ходят, вроде как люди там бесследно исчезают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128