но он потому и спрятался в бизнесе за чужую спину, чтобы не испытывать те самые муки и угрызения, а с легкой душой спихнуть их на лидера, принимающего решения и всю тяжесть ответственности за них, от сумы и до тюрьмы, не говоря уже об этой самой совести.
— Какая совесть, Ян? Ты на рекламу посмотри и ее проводников и носителей. Ты прислушайся к тому, что говорит телевизор на темы мировой экономики, а особенно политики, что газеты пишут. Совесть — религия слабых.
— А что же тогда религия сильных? Деньги, да?
— Деньги — всего лишь навоз, гумус, на котором лучше и дружнее произрастает сила. Религия сильных — это… Это… — Сигорд крякнул и задумался на секунды. — Нашел! Сила — сама по себе религия, философский камень, ибо никто еще не получал ее в чистом виде, ни Александр Македонский, ни Цезарь, ни Джон Рокфеллер старший. Она есть — но ее не достичь по максимуму, всегда будет лигатура и вредные примеси. — Яблонски склонил голову набок и задержал на отлете руку с ключами.
— Что-то такое странное вы несете, Сигорд, вы уж извините, непонятное и не сказать, чтобы особенно умное.
— Не важно. Сила не нуждается в логике и уме, она не обязана быть понятной. Сила живет внутри нас и умирает там же.
— И при чем тут совесть?
— Вот и я говорю: при чем тут совесть, если есть сила? Ладно, куда-то мы не туда залезли, в какие-то доморощенные схоластические дебри. Лезь в мотор и езжай, а то видишь — на нас патрульные посматривают, думают, небось, что мы раскричались и вот-вот в ножи пойдем друг на друга.
— До завтра.
— И тебе того же.
* * *
— Молчи! Мне материнское сердце подсказывает, что он обманывает тебя!
— Мамочка! На этот раз оно ошиблось, ваше чуткое сердце. Хотел бы — давно бы уже обманул он меня. А вы оглянитесь вокруг: сколько всякого барахла нас теперь окружает? Мы себе и домработницу завели, и легковой автомобиль у нас имеется, и экономить до получки нам теперь не приходится… И, кстати говоря, на черный день есть, «гробовые» отложены — все это благодаря новым временам, то есть тому, что работаю с этим Сигордом. И то, что он гораздо больше моего имеет — ну вот никак меня не трогает, не задевает.
— Это оттого, что ты добрый и бескорыстный. И умный! Потому он за тебя и держится, что сам бы ничего не смог, а тебя можно эксплуатировать за гроши. Да, да, да!
— Мама, это не так. Он даже в уставный договор меня вписал, хотя я его совсем не просил об этом.
— И что тебе этот договор?
— А то, что моя доля в нем — сорок тысяч талеров с лишним. И то если считать по номиналу, а на деле — так и дороже стоит.
— Не такие уж и большие деньги — сорок тысяч.
— Что-что?
— Я к тому, что ты заслуживаешь большего; деньги, конечно, немалые, хотя и… Ну хорошо, пусть сорок. Где они?
— Там, в деле. А у меня документы, это подтверждающие.
— Что я и говорила: у тебя бумажка, а у него деньги.
— Мама. Вы можете сердиться, можете плакать, но я повторяю: дела — это дела, их веду я и прошу вас не пытаться вмешиваться. Меня устраивает нынешнее положение вещей, и я никогда никого не кусал в спину, не сделаю этого и впредь: Сигорд опирается на меня, я на него, — и так будет, пока один из нас не обманет. Это буду точно не я, и уверен, что не он. Закрыли тему, мамочка. Мы, кстати, опять при дополнительных доходах, посему хочу свозить вас к теплому океану на выходные, плюс пару дней я испросил за счет фирмы. Да не на наше побережье — на северные пляжи, в четырехзвездочный отель, очень спокойный, очень уютный. Вечное солнце, бриз, пальмы шелестят, волны плещут, воздух напоен кислородом… Вот билеты на самолет! Довольны ли мы?
— А-а-а-х, Янечек… За что мне судьба ниспослала такого замечательного сына! Дай платочек, я опять разнюнилась, но уже от радости…
* * *
После покупки акций «Южного побережья» прошел месяц вялого ожидания, за который мысль о том, что свободные деньги на счету превратились в «товар», что «деньги работают» (Сигорд считал это выражение пошлым, но сам вдруг применил его, с кривой улыбкой, правда), стала привычною, и Сигорд с Яблонски занимались тем, что окучивали вскопанные уже грядки — обслуживали имеющуюся клиентуру и вербовали новую. Но жарко следили за котировками. «Мы потеряли десять тысяч» — докладывал Яблонски устно и по телефону. «Отбились и пятерка в плюсе!», — а через два часа: «Опять по нолям… ребята говорят, что до весны активности никакой не будет». Сигорд кивал, соглашался рассеянно, однако ни на что другое переключаться не хотел. И вот настал день, это было в конце июля, когда Яблонски встретил его красный, весь взъерошенный, глаза его как обычно круглые, мигали под очками так часто, что мигание это можно было принять за нервный тик.
— Пять двадцать! На целый талер взлетели. Сбрасываем? — Сигорд молча и не спеша стал снимать пальто, новость абсолютно его не взволновала, только вот рукава никак не хотели отпускать, тесны стали…
— Да не дергайте вы так, давайте приму! — Анита ласточкой слетела со стула и бросилась помогать боссу.
«Надо будет все-таки ее оттрахать, — подумал Сигорд, — с нею вроде бы не должно быть осложнений. Ресторан, то, се… Все равно она к осени увольняется, хорошо хоть предупредила заранее. А вдруг не согласится? Тоже переживем».
— Еще на пять пенсов вверх! Сигорд, а?
— Что ж, это — к премиям личному составу фирмы, примета верная. Анита, собирай свои манаточки — и марш к Марии в гости, там пока поработаете. Заодно можешь ей насчет премии насплетничать. Тихо! Радоваться будем после и никак не сегодня. А может быть и не завтра. И вообще… нечего делить шкуру неубитого медведя. Запрыгали тут, захихикали… Ты еще здесь???
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128