— Ямата заговорил на свою любимую тему и находил это более чем приятным. — Например, его главное внимание будет направлено на находящегося здесь мистера Николсона.
— Неизбежно, — пробормотал ван Оффен.
— Неизбежно. Поэтому он не станет обращать внимания на мистера Николсона. То есть сначала. Он сосредоточится вместо этого на ребенке. Впрочем, он может пощадить мальчика. У него имеется какая-то странная слабость к очень маленьким детям. — Ямата нахмурился, но потом его лицо прояснилось. — Поэтому он перейдет к находящейся здесь девушке. Той, со шрамом на лице. Сиран рассказал мне, что она и Николсон находятся в очень дружеских отношениях. Как минимум. — Он пристально посмотрел на Гудрун, и выражение его лица вызвало у Николсона острое желание придушить японца. — Полковник Кисеки имеет особый подход к дамам, тем более к молодым. У него есть довольно сложная комбинация пыток — постель из прорастающего зеленого бамбука и вода. Вы, возможно, слышали о них, полковник?
— Я слышал о них. — Впервые за вечер ван Оффен широко улыбнулся. Улыбка была не из приятных. И Николсон впервые почувствовал страх и всеохватывающую определенность полного поражения. Ван Оффен играл с ним, как кошка с мышью, садистски подавая ему ложную надежду и ожидая момента для внезапного нападения. — Да, действительно я слышал о них. Должно быть, в высшей степени интересное представление. Полагаю, мне будет разрешено наблюдать за... э-э... праздником?
— Вы будете нашим почетным гостем, мой дорогой полковник, — доброжелательно сказал Ямата.
— Отлично, отлично. Как вы говорите, это должно быть в высшей степени поучительно. — Ван Оффен странно посмотрел на него и махнул рукой в сторону пленников. — Думаете, полковник Кисеки допросит всех, даже раненых?
— Они убили его сына, — без обиняков сказал Ямата.
— Вот именно. Они убили его сына. — Ван Оффен снова поглядел на пленников тусклыми и холодными глазами. — Но один из них пытался убить меня. Не думаю, что полковник Кисеки обнаружит его отсутствие.
Ямата недоуменно поднял брови:
— Я не вполне уверен, что...
— Один из них пытался убить меня, — резко сказал ван Оффен. — У меня к нему имеются личные счеты. Я бы воспринял как великое одолжение с вашей стороны, капитан Ямата, если бы смог свести с ним счеты прямо сейчас.
Ямата отвел глаза от солдата, складывающего алмазы обратно в разрезанную сумку, и почесал подбородок. Николсон снова успел почувствовать, как кровь забилась в его жилах, но заставил себя дышать спокойно. Он сомневался, понимает ли кто-либо происходящее.
— Полагаю, что это самое меньшее, на что вы имеете право. Мы вам обязаны очень многим, но полковник... — Внезапно сомнения и колебания покинули лицо Яматы, и он улыбнулся. — Ну конечно, вы старший офицер союзников. В соответствии с вашим приказом...
— Спасибо, капитан Ямата, — прервал его ван Оффен. — Считайте, я уже отдал приказ.
Он развернулся кругом, быстро прохромал прямо к сидящим пленникам, наклонился, схватил за рубашку Гордона и злобным рывком поднял его на ноги.
— Я долго ждал этого момента. Ты, маленькая крыса, иди-ка сюда.
Не обращая внимания на сопротивление Гордона, не глядя на его исказившееся от страха лицо и невнятные оправдания в невиновности, ван Оффен протащил его к пустому углу в конце дома старейшин, поставил прямо напротив двери и мгновенно превратил того в бесформенную груду, упавшую рядом с задней стеной хижины. Одна рука Гордона была патетически поднята в попытке защититься, лицо исказилось от страха.
Игнорируя протестующие и панические выкрики, ван Оффен снова запрыгнул на возвышение, прямо к стоящему там солдату, державшему в одной руке свою винтовку, а в другой автоматический карабин Фарнхолма. С небрежной уверенностью человека, не ожидающего ни вопросов, ни сопротивления, ван Оффен решительным движением освободил солдата от автоматического карабина, проверил магазин и патронник, перевел предохранитель на положение автоматического огня и снова направился туда, где еще лежал Гордон с расширенными от ужаса глазами, слегка постанывая и бормоча нечто невнятное.
Стоны и тяжелое дыхание остались единственными звуками в помещении. Все глаза сосредоточились на ван Оффене и Гордоне, отражая всю гамму чувств — от жалости до гнева, предвкушения убийства или полного непонимания. Лицо Николсона оставалось совершенно непроницаемым. Почти таким же бесстрастным было лицо Яматы, но его чувства выдавал кончик языка, которым он плотоядно облизывал губы. Все молчали, никто не двигался с места. Человека вот-вот убьют, с ним жестоко расправятся — но в этой напряженной атмосфере что-то непонятное заставляло людей отказаться от любого протеста, от любой попытки прервать экзекуцию, от кого бы она ни исходила. И все же эту сцену внезапно прервали, словно обрушился камень, разбивший эту атмосферу, как хрупкое стекло. Этот удар, этот шок пришел снаружи.
Все головы повернулись к двери, когда раздался пронзительный вопль японца. Сразу после вопля послышался звук короткого резкого удара, крик, шум, глухой треск, словно гигантским ножом разрезали арбуз, и все моментально сменилось зловещей тишиной, сразу пропавшей за ревом, вспышкой огня и дымом, когда дверной проем и большую часть стены охватило пламя.
Капитан Ямата сделал всего два шага к двери, открыл рот, чтобы выкрикнуть команду, и умер, не успев его закрыть, умер от пуль из карабина ван Оффена, разнесших еще и половину груди Яматы. Звук автоматной очереди внутри помещения показался оглушительным, не стало слышно даже рева пламени. Следующим стал сержант на возвышении, за ним упал стоявший рядом солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99