После разгона самосвал покатился по инерции еще быстрее и устойчивее, чем прежде. И если бы не вихрилась пыль перед стеклами кабины, то, казалось, можно было еще наддать.
Огородников замолчал, притаился, напряженно прислушиваясь к чему-то. Он-то знал, как перегружен самосвал.
Еще несколько секунд — и покажется село Переволоки, растянувшееся вдоль дороги на целых три километра. Дома и огороды с крестьянскими пристройками раскинулись в лощине. Лощина напоминает седло, поперек которого черным широким ремнем лежит асфальт. Здесь нельзя забывать про тормоза: дорогу пересекают дети, женщины, старики. Не зря же говорят: дети и старухи — самые опасные для шоферов препятствия на дорогах. Дети мечутся перед, машиной, и трудно угадать, в какую, сторону от них отворачивать; старухи не думают отступать назад, им некогда, лимит времени на исходе, поэтому не торопись проскакивать перед ними, пусть они перейдут на свою сторону без твоих помех. И еще самая большая опасность для шоферов в деревне — коровы. Перед ними не думай маневрировать, жми на тормоза, иначе ты лишишь себя права водить машину: невозмутимостью коровы утверждают веру в свою доброту и протестуют против людской спешки...
Однако на этот раз асфальт в Переволоках оказался чистым, без людей и скота, и Ярцев уже прикинул в уме— перегруженный самосвал с таким накатом и здесь. может выскочить из седловины по инерции. Огородников снова напомнил о пончиках.
— А тому, что с гитарой был, год дали.
— За что?
— За камень. Себя чуть не убил.
— Как?!
И сию же минуту на асфальте выросла девушка. Выросла и замерла на осевой линии, как вкопанный столб, нет, как скульптура —> высокая, стройная, на голове голубой берет, куртка и брюки на «молниях». Не иначе, та самая, о которой предупреждал Огородников. Да, она... Вероятно, хорошо знает правила движения, потому встала и замерла на осевой, или... своим выходом на осевую дает понять — сбавь скорость, притормози, иначе запишу твой номер, и тебе попадет за лихачество!..
Огородников схватился за ручку.
— Стой!.. Тормози...
Резкое торможение при большой накатной скорости неизбежно ведет к аварии: высокий корпус самосвала легко перевертывается вверх колесами и... в кювет. Зная об этом, Ярцев успел выжать педаль сцепления и включить третью скорость — мягкое торможение газом,— затем, чтоб не оказаться так быстро в кювете, подвернул ближе к осевой и дал сигнал девушке, которая будто не хотела слышать и видеть мчавшегося под уклон теперь уже с ревущим двигателем самосвала.
— Это она, та самая?..
Огородников как в рот воды набрал. Ярцев надавил на тормозную педаль. Надавил и... педаль провалилась! Провалилась до конца. Еще секунда — и девушка окажется , под колесами самосвала. Просто негде разминуться с ней.
И теперь эта секунда вместила в себя столько решений и действий, на одно осмысление которых в обычных условиях не хватило бы целого часа. Нет, Ярцев не растерялся, не оробел. Сознание успело напомнить о последствиях, казалось, неизбежной аварии, затем выбрать решение и, наконец, подать команду для действий. Все происходило одновременно, в одно мгновение. Руки, крепко державшие штурвал, выполняли свою работу скорее всего механически, привычно, по зрительным сигналам, а сознание лишь фиксировало происходящее.
Девушка стояла на осевой черте улицы. Самосвал не сходил с осевой, ибо трудно было уловить — куда, в какую сторону кинется девушка в последний момент. И когда стало ясно, что она не успеет отскочить ни вправо, ни влево, вывел самосвал на самый край дороги так, что передние и задние скаты колес правой стороны на какое-то мгновение оторвались от земли и резали воздух над кюветом. Еще мгновение... и весь корпус самосвала начало кренить вправо. Это был момент проседания правых колес на конусный срез кювета. Переходить на ручной тормоз при такой скорости бесполезно — его сорвет. Осталось одно — держать штурвал, держать что есть силы по прямой, иначе получится занос влево от частичного торможения колес на асфальте. Держи и норови пройти кювет наискось, по отлогой диагонали. Дальше машину будет бросать между телеграфных столбов, вдоль калиток, перед окнами домов, через лужи, через канаву возле водонаборной колонки... А там начнется подъем на вспаханный косогор...
Так, или, по крайней мере, в такой последовательности спланировал Ярцев выход из аварийной обстановки.
Лишь одного не учел он — как поведет себя груз, более семи тонн щебенки! И случилось непредвиденное. Едва самосвал накренился вправо, затем влево—неизбежная эволюция в момент перехода через кювет,— как перед кабиной распростерлась серая мгла из мелкой крошки дробленых камней. Она, как вздыбленная волна, захлестнула переднее стекло, ослепила обзор справа и слева. Лишь через боковое зеркало можно было увидеть, что делается сзади, и определить, не заносит ли тебя в сторону от намеченного курса,— но только на одно мгновение. В это мгновение Ярцев успел увидеть в зеркале заднего обзора прямую белую черту на асфальте и девушку, что продолжала стоять на прежней точке. И тут же, чуть впереди нее, выплескивалась из кузова текучей серой массой щебенка. Она, кажется, накрыла девушку или сбила ее с ног и потянула за собой вдоль дороги, будто норовя обогнать самосвал, отчего боковое зеркало тоже ослепило...
Перед глазами серая мгла. Терпкий запах придорожной пыли ударил в нос. Горьковато-горячий песок мгновенно высушил рот. Еще мгновение — и самосвал врежется в столб, в дом или.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65