.. Между тем знакомые мастера то и дело просят его побывать там, где сами не знают, какие меры надо принять против ловкачей. Они уверены, где Ярцев применит свой контроль, там и качество и дисциплина подтягиваются. «Применит свой контроль»,— значит, имеют какие-то сигналы. И все же когда выбирали профком, за Ярцева проголосовали единогласно, Его кандидатуру встретили аплодисментами даже те, с кем сталкивался по особому счету.
В профкоме Ярцева назначили в инспекторскую группу при генеральном директоре.
— Инспектор по качеству — важная фигура в системе производственного самоуправления,— сказал председатель профкома, вручая удостоверение Василию.— Надо прививать людям хозяйскую заботу о станках, механизмах, о качестве деталей.
Почти то же самое сказал Федор Федорович, когда узнал об этом:
— Ну вот, теперь тебе пора раскрывать свои способности во всю ширь,— и напомнил, что в первую очередь необходимо вывести на чистую воду тех, кто не любит своего рабочего места, станка, агрегата.
Ничего не скажешь, озадачили. И председатель проф-кома, и Федор Федорович будто сговорились: «Прививать хозяйскую заботу... Выявлять, кто не любит...» В любом цехе, приглядевшись, можно напрямик уличить, кому нужна «прививка», а вот насчет «любви» — сложное дело, силой милому не быть. Любовь к рабочему месту — скрытое чувство. Иной не замечает, что у него под ногами сор и грязь, зато в деталь всю душу вкладывает, а иной наоборот: кругом чисто, гладко, станок блестит, но душу на изделие не расходует, лишь бы норму выполнить...
Инспектор по качеству. Теперь Ярцеву предстояло отказаться от своих прежних методов воздействия на разгильдяев. Хоть ему сказали, что пора раскрывать свои способности во всю ширь, сам Ярцев понял, что речь идет о чем-то другом. О чем конкретно, еще не мог разобраться,
Он не замечал, что в нем созрел ревнивый .исполнитель воли своих друзей — хозяев завода. Врожденное развивается без принуждения, как умение ходить вставшего на ноги, ребенка: поднялся с. четверенек, и ноги сами зашагали. Одно теперь было ясно Ярцеву: огромный завод, в цехах которого каждую смену встают к станкам и агрегатам десятки тысяч разных по характеру людей, может работать четко и ритмично, если в каждом большом и малом коллективе утвердится взаимный самоконтроль рабочих, В противном случае пуско-наладочная лихорадка перерастет в хроническую болезнь: здесь тромб, тут аритмия, и огромный производственный организм, как человек с резкими перепадами давления, лишится нормального соски яния.
От таких дум Ярцеву порой кажется, что земля под ногами становится зыбкой и вздрагивает, как обрыв Крутояра в дни неуемного разгула волн Жигулевского моря. Ему было бы легче одолеть тревогу, если бы он успел заметить, что таких ревнивых контролеров по качеству в каждом цехе появляется все больше и больше. Заработчи-ки, сдельщики, как мякина, на ветру, отвеиваются; сама жизнь завода, набирая силу, дает рост всхожим зернам.
Однако успокаиваться еще рано.
Кажется, первый раз Василий Ярцев увидел Ирину Николаеву в платье. Наконец-то, расставшись с курткой и брюками на «молниях», она осмелилась показать себя такой, какой ей положено быть без игры в парня. Сиреневое в клеточку платье, перехваченное в талии ремешком, подчеркивало плавность линий ее: стана. Походка, легкая, шаги пружинистые, как перед разбегом к прыжку. И разбежится, не удержишь, прыгнет, хоть под колеса грузовика, лишь бы доказать, что не зря подстриглась под мальчишку.
Ирина шла к общежитию. Василий, остановившись на развилке двух тропок, одна из . которых вела к летней эстраде, на танцевальную площадку, другая к строительному, управлению на заседание парткома, наблюдал за ней вопросительно — проскочит мимо, или остановится?
Остановилась. Прохладный осенний ветерок с моря хлестнул ее в лицо, шаловливо поиграл подолом, платья,
обнажая стройные ноги. Василий загородил ее собой от ветра, и она, вдруг приседая, принялась стыдливо прикрывать ладонями сжатые колени. Как украшала ее эта стыдливость! Кажется, не было и нет на свете более привлекательной девушки. Она и сейчас готова была замаскировать себя такую, какая есть на самом деле, резким мальчишеским жестом или показной лихостью. Но куда денешь то, что дано природой. А тут еще солнце, укладываясь в пышную перину багровых облаков на западном небосклоне, обласкало Ирину своим лучистым взглядом, как показалось Василию, с манящим прищуром так, что хоть грози ему кулаком, дабы избавить девушку от смущения и от прилипчивых взглядов со стороны.
Закат багровый — быть ветру или буре. Похоже, об этом она хотела предупредить Василия, но он опередил ее пустяшным, отвлекающим от тревожных дум вопросом:
— Когда цветет сирень, весной или осенью?
— Бывает, цветет и вянет дважды. Я зябну, накрой меня своим пиджаком...
И как тут ее понять: играет в смелость или всерьез рада встрече?
Ее грудь мягко скользнула по руке под распахнутую полу пиджака. Прижавшись к Василию, Ирина затаила дыхание, чего-то ждет. Быть может, действительно приспела пора раскрыть ей себя так, как не решался раскрываться до сих пор. Ведь не мальчишка, от роду двадцать четыре. Однако в тот ли час приходят такие думы на ум: в кармане вызов на заседание парткома.
— Кому же ты решила приглянуться в таком платье?
— Если не ревнуешь, скажу,— ответила она. — Скажи.
— Боюсь твоей доброты и невозмутимости, но знай: тебя ждут разочарования.
— Цы-ган-ка га-дала, за руку брала...
— Ты не своим голосом поешь, не обманывай себя и не тяни меня по тропке к танцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65