..
И вот первый шаг — постоянно действующее производственное совещание. Первый блин комом. Так было сказано в конце заседания. Один из членов парткома прислал даже записку: «Не принимать никаких решений, надо некоторые вопросы, всплывшие здесь, обсудить на парткоме». Дескать, допущены какие-то серьезные ошибки. Однако решение было принято, из которого явствовало, что «выступления участников о необходимости массового движения общественных контролеров за качество заслуживает одобрения и поддержки». Это окончательно возмутило товарища, подавшего такую записку. Во взглядах окруживших его людей можно было прочитать упрек: зачем приняли такое решение, от него пахнет подменой партийно-хозяйственного руководства профсоюзными директивами; заскок, политический заскок. И сию же минуту шарахнулись в сторону от председателя профкома, как от прокаженного.
Разумеется, не завтра, так послезавтра партком обсудит итоги совещания. Наверняка будет дана сгущенная окраска выступлению Василия Ярцева, который устроил спектакль с демонстрацией бракованных изделий. Перебрал он и со своими подсчетами предполагаемых аварий, нагнал страху на водителей-испытателей, оставил не битым главный «козырь» автомобильных королей Запада...
Вероятно, такая неосмотрительность Ярцева настроила людей на перебранку. Из этого, конечно, можно сделать всякие выводы, вплоть до политической несостоятельности и ораторов и организаторов такого заседания.
Так будет докладывать парткому автор записки. Как ему ответить?
А зачем, собственно, ломать голову для поиска ответов. Шла магнитофонная запись выступлений. Включить ту же речь Ярцева, затем спросить:
— Разве Ярцев и его друзья не имели права говорить о том, что их беспокоит? Где же, кроме производственного совещания, они могли заставить покраснеть некоторых начальников за такие вещи, которые были показаны на совещании? И вся недолга...
Досадно лишь за соседей по жилому дому, а также за некоторых товарищей из управления производством. Подбрасывали, подбрасывали вверх и вдруг сразу руки по швам — падай на булыжник. Не угодил чем-то или по взгляду влиятельного товарища поняли — пусть падает, раз слишком много на себя берет.
Послушав еще несколько минут шум и плеск ночных волн перед Крутояром и ощутив ногами еле уловимую дрожь берега, Григорий Павлович не спеша зашагал домой.
Огни в домах давно погашены. Не светятся окна и в собственной квартире: жена уже закончила проверять ученические тетради и, вероятно, видит сладкий сон. Сладкий ли? Муж на глазах стареть начал — седина на висках обозначилась. Рановато, всего лишь тридцать пять.
Светятся окна на втором этаже молодежного общежития. Как раз там, где живет со своими друзьями Василий Ярцев. Похоже, обсуждают ход совещания, небось волнуются. Пожалуй, следует зайти, успокоить, хотя у самого в душе зреет тревога...
Зашел и удивился. Двери и окна всех комнат настежь. Коридор, кухня — все забито народом, слушают магнитофонную запись сегодняшнего совещания. Это Волкорезов параллельно с клубным магнитофоном сделал запись на узкую пленку портативного магнитофона для себя и сейчас демонстрирует, чего стоит отцовский подарок ко дню рождения. Магнитофон чуткий, звучание чистое, ясное. Все слушают внимательно. Идет уже конец совещания. Принимается решение, которое, кажется, не следовало принимать...
Интересно, что же скажет по сему поводу Федор Федорович? Комендант общежития сидит на председательском месте. Это, вероятно, по его инициативе собрались тут жильцы. Слушает внимательно и поглядывает на Ярцева. Тот пристроился на подоконнике, неузнаваем. Глаза посветлели, привычной хмурости как не бывало, чувствуется, легко ему стало дышать и думать. Вроде разрядился он сегодня от дум, отягощавших его, разрядился прицельно и доволен. Не рано ли?
Запись кончилась, и Федор Федорович попросил Вол-корезова отодвинуться в сторону:
— Уступи место председателю профкома... Прошу, Григорий Павлович, сесть рядом со мной. В ногах правды нет.
— А может, наоборот, правду стоя выслушивают.
— Правда не приказ, ее обдумывают, поэтому, как видишь, все сидят, хоть на корточках, но сидят.
Пришлось присесть.
Помолчав, Федор Федорович спросил:
— Может, Григория Павловича послушаем?
— Меня вы, как вижу, слушали в записи на магнитофоне. Добавить пока нечего.
— Ну, что ж,— сказал Федор Федорович,— хоть завтра воскресенье, однако ночь дана для сна. Пора закругляться.
Никто не шелохнулся. Знали, Федор Федорович внимательно следит за событиями на заводе, думы жильцов этого дома стали его думами, скажет, обязательно скажет, что его волнует сейчас.
И он сказал:
— В дни штурма Познанской крепости, было это в феврале сорок пятого, ко мне подошел разведчик Евгений Горчаков. На голове немецкая каска, на плечах польский жупан, сапоги черт знает чьи, только звездочки в глазах нашенские искрятся. Подошел и говорит, что минувшую ночь побывал в цитадели. Не взять нам этот форт лобовым ударом, напрасно тратим снаряды и людей под огонь подставляем. Есть другой выход...
И он предложил раздать всем гвардейцам схему разведанных им лазов внутри фортов. Пусть каждый подумает и внесет предложение такое, чтоб сам мог выполнить... Не все сразу поняли замысел разведчика. Некоторые командиры рот и один комбат высказали сомнение: расползутся люди, как управлять такими распыленными силами? Привыкли видеть свои подразделения собранными в кулак и попросту чуть-чуть не верили подчиненным,
побаивались оставлять их без присмотра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65