Кто я такой, чтобы вы падали м-мне в н-ноги?
Мулла Сафар удивился и растерялся. Он в своей жизни припадал к ногам многих властителей, вельмож, «богохранимых чудотворцев». Все они принимали его земные преклонения как обычное в те времена на Востоке проявление преданности или как просьбу раба божия упомянуть в молитвах имя его... То, что услышал мулла сейчас, было неожиданным и противоречащим обычаям- всеместного низкопоклонства...
— Я, раб, мулла Сафар, переписчик и рисовальщик,— встав и сложив, как того требовали правила приличия, руки перед собой, смиренно произнес Сафар.— Раб давно ужо мечтает увидеть вас, ваша святость, милостивого и благородного господина-моего. Благодарение богу, что сегодня я удостоился этой чести.
«И опять невпопад!» — подсказало Сафару чутье, едва в ответ он услышал недовольное, ворчливое бормотанье. Ахмад Дониш, еще больше склонив свою будто падавшую набок голову, пошел к старому карагачу, где служители гробницы приготовили ему место на глинобитном возвышении, сел на ковер, подождал, когда спутники расположатся вокруг, и тогда только пригласил к себе Сафара.
— Идите садитесь!..
Сафар, поклонившись, подошел и уселся, подвернув под себя ноги, на краю возвышенья.
— Я слышал ваше имя,— на этот раз мягче сказал Ахмад Дониш.— Я видел выведенные вами строки и не
которые изображения. Мулла Рахмат,— он указал на одного из своих спутников, который был моложе других,— в к-какой-то р-рукописи в-встретил в-ваши стихи, п-приносил и читал мне несколько двустиший. И почерк и стихи были хороши. Жаль, ч-что вы ни р-разу к нам не п-приходили. Я считал в-вас человеком гордым и п-пол- ным д-достоинства, а вы падаете мне в ноги, унижаете с-себя и с-ставите меня в неловкое положение. Что, разве я какой-нибудь правитель, г-главный судья, раис? Я всего лишь один из таких же, как вы, искателей истины. И т-только!.. И никакой во мне «святости» не наблюдается.— Ахмад широко и открыто улыбнулся.— Разве что под общей нашей луной «светятся» иногда моя борода и моя чалма! Но такие же бороду и чалму вижу я и у вас,.. А если вы называете меня так потому, что у меня большая и криво п-посаженная г-голова, то знайте, что от этой г-головы, кроме горя и п-печали, я н-ничего не видел.— Ахмад Дониш изменил тон и произнес очень сурово и строго: — А п-рресмыкаться п-перед с-себе подобным нехорошо. Это противно человеческому достоинству и п-про- тиворечит человеческой чести.
Приняв с удовольствием похвалу, но пристыженный резкой критикой, Сафар, повинуясь пригласительному жесту Ахмада Дониша, подсел к нему на краю ковра. Теперь он мог разговаривать с этим человеком в тоне уваяштельноц вежливости.
— Эта скромность ваша от доброго нрава, и она поднимает вас в глазах такого, как я, бедного человека, еще выше... Но я надеюсь, что вы, достойный, простите этому бедному человеку его вину. Если человек поклоняется, это значит только, что он сознает себя нищим...
— Знаете что? — совсем просто сказал Ахмад.— Вы - не обижайтесь на мои слова. Мы с вами можем разговаривать без вычурностей нашего высокопарного восточного стиля. Это у вас от вз-взволноваиности... Ведь, я вас знаю и как художника. И отношусь к вам с уважением.— Ахмад Дониш, приняв спокойный тон, почти перестал заикаться.-- Если я не уважаю человека, я н-никогда не говорю ему обидных слов... Когда будете в Бухаре, приходите ко мне... У нас с вами найдется о чем потолковать...
...Сафар с-радостью принял Приглашение Ахмада Дониша и позже, в Бухаре, несколько раз приходил к нему. И хотя, будучи его собеседником, стал держаться с ним
почти на равной ноге, продолжал считать Дошила своим мудрым учителем и, конечно, стал его еще более радостным почитателем и приверженцем.
В таджикском языке слово «дониш» означает «знание», слово «калла» — «голова», и неспроста именно так: Ахмад Знание, Ахмад Голова — прозвал таджикский народ — тогда, в век тьмы и бесправия,— своего мудреца, просветителя, вызывавшего к себе ненависть черных сил фанатизма, но привлекшего сердца сначала немногих, а с течением времени сотен и тысяч приверженцев и последователей. Они становились проповедниками передовой мысли этого деятеля их бедствовавшей в те годы отчизны, будили сознание несведущих, простых людей так, как это делал мулла Сафар, встречаясь с Восэ, Назиром и многими другими, подобными им, не ведомыми ни автору этой книги, ни ее читателям...
Восэ и Назир прожили в келье Сафара около двух месяцев. Первые дне недели Восэ в поисках поденщины выходил на базары, нанимался на работу в городских или пригородных садах, иногда становился носильщиком, или корчевателем пней, или поливальщиком улиц и огородов,— хорошему работнику Самарканде всегда находилось дело. И Восэ было на что купить каждый день съестные продукты; он приносил их домой и был счастлив оттого, что в келье Сафара котел каждый вечер кипел... Начиная с третьей недели поденной работой занялся и пришедший в себя Назир, силы его крепли,—восстановлению здоровья Пазира особенно помогал сочный, сладкий, ароматный виноград, обилием и сортами которого издавна славится Самарканд. Восэ и Назир утром и днем ели виноград, накладывая его на хлеб, а к горячему приступали лишь вечером, после работы.
К концу второго месяца, на радость Восэ, Назир стал прежним Назиром-богатырем...
Близилась осень, мулла Сафар, переписав несколько книг и закончив взятую на себя каллиграфическую работу, собрался возвращаться в Бухару. Наши скитальцы, сумевшие накопить немного денег, уже давно скучали по дому. Они приглашали Сафара с собою в горы, уговаривали его побывать в Сари-Хосоре, узнав, что там у него есть сестра, племянники и двоюродные братья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146