Уповая на справедливость, в ожидании обнародования нового закона о податях и налогах, большинство крестьян не торопилось с обмолотом хлебов. Только подобные На- зиму бедняки-одиночки обмолотили и сложили в кучи свою пшеницу.
Поднявшись на стременах, не слезая с коня, амлякдар Абдукаюм объявил, что, по указанию эмира и правителя Бальджуана, поземельный налог будет взыскан не только за этот, но и за три предшествовавших года. И что этот налог и здесь, в Бальджуане, и в Гиссаре, и в Кулябе, и в других бекствах должен быть выплачен деньгами — из расчета по четырнадцать тенег за меру зерна. Такова, дескать, государственная цена пшеницы, пусть и не совпадающая с. рыночной...
Высказанное ленивым скрипучим голосом изъявление эмирской воли потрясло крестьян. Как говорят, «рассудок вылетел из головы, а из печени исторгся вопль!» У несчастного Назима сразу ослабли ноги, и он сел на землю. А привязанный к столбу Восэ закричал:
— Эй, народ, не соглашайся! Открой свои глаза! Они всех нас уморят голодом!
За этот дерзкий выкрик Восэ тут же получил от солдат несколько безжалостных ударов плетьми. Затем солдаты набросились и на зашумевших крестьян, часть из них разогнали, других «успокоили» ударами плетей и ружейных прикладов.
Амлякдар распорядился разделить урожай Назима. Подручные Абдукаюма отделили от кучи зерна долю сборщику, долю мулле, сельскому плотнику и кузнецу... Все эти доли были тут же ссыпаны в услужливо подставленные мешки... Остаток зерна определен на глазок меньшим по весу, чем его было на самом деле, и Назиму приказали в ту же минуту продать этот остаток скупщику зерна, ростовщику Алайкбахшу, по четырнадцать монет за каждую меру. Деньги от скупщика получил амлякдар и зачел их в погашение долга Назима. Денег для погашения всего долга, конечно, не хватило: Назим остался должен казне правителя сто семьдесят тенег... Когда охвативший руками голову Назим остался один, от его пшеницы на току не оказалось и зернышка...
...В ховалингской тюрьме на ноги Восэ были надеты колодки. Эта тюрьма — сырой и темный подвал — находилась под амбаром с зерном, внутри крепости, где жил
амлякдар.
Арестанты обычно не оставались здесь больше двух- трех суток, Восэ тоже предстояло быть переведенным в Бальджуан. А что уж там, в центре бекства, будет сделано с ним высоким правителем, никому здесь, в Ховалинге, не могло быть известно. Сгноит ли в своей тюрьме или отправит в Гиссар, где по приказу кушбеги виновный будет казнен,— кто знает? На все воля правителя! Если уж захочет проявить милосердие, то заставит избить арестанта палками или кожаной плетью и затем отпустит...
Так Восэ опять попал в руки Мирзо Акрама — ныне правителя Бальджуана. «Цить моей жизни и смерти — в горсти его желания! — размышлял в горести своей Восэ.— Не забыл он, конечно, скандала в Каршах, считает, наверное, что я черню его имя среди людей. Не удивительно будет, если он решит меня уничтожить».
Утром, на второй день, по приказу Абдукаюма, два солдата — один с ружьем, другой с саблей — погнали Восэ в Бальджуан. Первый ехал верхом впереди шагающего кого жеребца, но тут же был сброшен им, в гневе резко вскинувшим задние ноги.
После этого юноши вперед вышел какой-то хромой мужчина.
— Ты? С хромой ногой? — насмешливо сказал солдат.— Ну что же, попробуй!
Хромец оказался ловким и сильным, легко сел верхом, но жеребец, закрутившись волчком через минуту сбросил и его. Толпа галдела, шумела...
— Эй, вы! Кто еще есть? — прокричал на всю площадь солдат.
Бек негромко что-то сказал ему, и тогда солдат возглас сил еще:
— Всякий, кто усмирит этого дьявола, получит не только одежду, а еще и полсотни монет!
Судя по всему, под воздействием кумыса даже скупец может оказаться щедрым.
Так подумал Восэ. И, словно почувствовав его взгляд, Мирзо Акрам, повернувшись к реке, заметил на прибрежном бугре своего бывшего коновода. Лицо бека выразило удивление: Восэ ли это или кто другой?.. Конвоиры, увидев, что правитель всматривается в них и их арестанта, смутились было, но тот, кто был с ружьем, спрыгнув со своей лошади, бегом поспешил к правителю:
— Слава достойному! Мы этого мужлана привели по приказу управителя Ховалинга. Он на току избил сборщика податей, скандалил с самим амлякдаром. Вот это письмо к вам, достойный, от амлякдара.
Солдат протянул Мирзо Акраму письмо, тот, не читая, отдал его своему прислужнику и сделал знак, чтобы конвоиры подвели к нему арестованного.
Представ перед стременем бека, Восэ отлично понял, что Мирзо Акрам узнал его и лишь притворился незнающим. Может быть, он не хотел показать перед приближенными, что знаком с этим оборванцем, мокрым с головы до ног, представшим перед ним со связанными руками. Он старался не встретиться взглядом с Восэ и тихо сказал своему прислужнику:
— Если он укротит коня, я прощу его.
Мирзо Акрам не спросил, не приказал спросить своего служителя, хочет ли и может Восэ укротить коня. Он помнил по Каршам наездническое искусство своего прежнего табунщика.
Служитель во всеуслышанье отчетливо произнес:
— Если ты сумеешь укротить этого жеребца, высокопочтенный правитель наш простит твой грех и ты будешь освобожден!
Восэ не заставил себя долго думать:
— Хорошо. Согласен.
Ему развязали руки. В толпе послышались возгласы восхищения. Люди превратились в глаза и уши, приковались взглядами к Восэ.
А тот, разминая плечи и руки, подошел к норовистому, готовому вновь взъяриться коню, прошептав про себя: «Бог мой, помоги, не осрами меня!» Стащил с ног свои мокрые сыромятные сапоги, встал на камень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146