Об этом и пел Веселин - язычник. Будь
костер, Веселин, наверное, прошелся бы босиком по углям.
А, ерунда!..
Будь у Веселина возможность, он просто обхватил бы мощными языческими
руками древо эволюции и без стеснения обтряс бы с него все груши, как это
уже не раз проделывал Тот, Кто Всегда Над Нами.

7. МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ
Конечно, Шурик (я имею в виду частного сыщика) вобрал в себя все
лучшие черты язычника Веселина Соколова. Жаль, сам Веселин об этом не
знает. А вот Люха наоборот - набрался от всех понемножку, часто отнюдь не
лучшего. Не случайно в Домжуре кто-то с восхищением отозвался о Люхе - вот
фрукт! вечно в депрессии.

Раз уж я упомянул Виктора Петровича Астафьева, вот одна из его
бесчисленных историй, рассказанных сентябрьскими вечерами 1972 года на
борту теплохода, спускавшегося вниз по Оби.
Несколько пригорюнясь, как это умеет делать только он, Виктор
Петрович рассказал о своей первой поездке за границу, причем в ГДР. До
этого Виктор Петрович никуда не ездил. Как он сам пояснил, стеснялся. Вот
приеду, говорил он, косясь на замерших слушателей, а там что-то говорить
надо. Или, еще хуже, спущусь в какой-нибудь ресторан, а за столиком сидит
немец. Ну, как я. Глаз косит, ключица выбита. И не дай Бог, на Днепре...
Тем не менее, Виктора Петровича уговорили. Руководителем писательской
группы назначили В.Ардаматского. Как только поезд пересек государственную
границу и миновал Бялу Подляску, В.Ардаматский превратился в классика
советской литературы и начал командовать: "Витька, за водкой! Витька, за
закусью!"
Короче, когда поезд пришел в Берлин, Ардаматского и Астафьева
поселили в разных отелях. С горя Виктор Петрович спустился со своего этажа
в бар, заказал стаканчик шнапса, сделал глоток, поднял огорченные глаза и
замер. Перед ним, прямо как в его собственных жалобах, сидел немец. Один
глаз у него косил, ключица была выбита и, вполне возможно, именно на
Днепре. Немец тоже глянул на Астафьева, как глядят в зеркало. Отражение
ему не понравилось. Чтобы чем-то занять себя, немец потянулся вилкой к
последней горошине, оставшейся в его тарелке из-под салата, подцепил ее и
понес ко рту.
Промасленная горошина упала.
Немец снова подцепил горошину, понес ее ко рту и снова не удержал на
вилке. Это почему-то несколько успокоило, даже обрадовало Виктора
Петровича. Вот били мы вас и всегда будем бить, несколько даже заносчиво
подумал он, имея в виду скорее не немцев, а некоторых лжеклассиков
советской литературы.
Немец понес горошину ко рту, она упала.
Немец вилкой подцепил горошину, она снова упала.
И так несколько раз.
Настроение Виктора Петровича сильно улучшилось. Он выпил еще один
стаканчик шнапса и окончательно утвердился в той мысли, что били мы вас и
бить будем.
А немец меж тем сделал огромный глоток пива из такой же огромной
кружки, настороженно покосился на Астафьева, взял в левую руку нож, прижал
ножом к вилке злосчастную горошину и сьел ее.
Дойдя до этого места Виктор Петрович чуть не заплакал. Он горестно
уронил голову на руки, в огромных его глазах стояла неугасшая обида.
И тогда я понял, заключил он, что когда-нибудь они нас победят.

Осознав, что несколько дней я, писатель, нуждающийся в постоянном
дружеском партийном внимании, провел где-то без всякого надзора, а,
возможно, даже со шведками, интересующимися искусством Средиземноморья,
поэт К. и прозаик П. приняли меры. В Варну мы ехали в одном купе, даже
курить в тамбур выходили вместе. Утомленный надзором, в Варне я сразу
заперся в своем номере, решив отоспаться от всего пережитого в Шумене и
выйти на волю лишь утром.
Дом творчества писателей в Варне находится неподалеку от моря. Номер
оказался прохладный и тихий. Солнце не могло прорваться сквозь густую
виноградную лозу, сквозь листья, укрывшие со всех сторон здание, но
соленое дыхание моря проникало в комнату сквозь широко раскрытые окна.
Я понял, наступила минута, о которой в своей книжке Миша Веллер
почему-то ничего не писал. Минута, которую во всех смыслах можно назвать
Началом. В тебе что-то созрело, поднялось, ты можешь брать карандаш и
бумагу и быстро записывать то, что тебе диктует Тот, Который Диктует.
Приняв душ, я устроился с блокнотом на диване под окном. Орали
штурцы, но это был не шум. Наверное, они вспоминали, стараясь перекричать
друг друга, Овидия, высланного когда-то цезарем в эти гибельные места.
Сноровистый Шурик... Грубый Роальд... Сентиментально настроенная
Люция Имантовна... Молодые фантасты, молодые поэты, Люха... Как-то сама
собой подобралась компашка, я отчетливо слышал голос каждого... Я даже
уловливал уже отдельные фразы...
В дверь постучали.
Я рассердился:
- Антре!
Вошла домакиня, обслуживающая номера. Я знал ее по прежним поездкам.
- Геннадий, - сказала домакиня голосом человека, лично ответственного за
мой отдых, - говорят, ты привез очень известных советских писатей и
поэтов.
Я кивнул:
- Это они меня привезли.
- Тогда почему вы еще не в баре?
- Что мне там делать? Выпить я могу и в номере.
- Дело не в выпить! - всплеснула руками домакиня. - В баре наши
друзья никарагуанцы пропивают свою революцию. Они очень славные парни и
приехали в Болгарию по приглашению Земледельческого союза. Они привезли
фильмы с Лолитой. Не с этой вашей Лолитой, с которой вы все носитесь,
которая совращает даже маньяков, а с Лолитой Торрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32