Весь следующий
год он имел дело только с тюремной баландой. Зато в зоне он перестал
беспокоиться и начал жить.
Терпеливо отсидев срок (он многому научился в зоне), Люха получил
справку об освобождении на имя Ивана Сергеевича Березницкого, так он
почему-то назвался начальству. Возможно, слышал такое имя, чем-то оно ему
понравилось. Неважно. С Люцией Имантовной он познакомился уже как
Березницкий. Люция поставила Люху на ноги, приобщила к нормальной земной
жизни, но, к сожалению, законы искусства оказались для Люции Имантовны
чуждыми. Она не умела и не хотела петь песнь, ей вполне хватало
естественных радостей.
А он, Люха, конечно, преступник.
А преступление, известно, не окупается.
Так же, как искусство.
Есть великий закон, выведенный великим Сфорцей: все, что не окупается
- преступление. А прежде всего, известно, не окупается искусство. Видел из
вас кто-нибудь, чтобы искусство окупалось? Особенно здесь, на Земле? Если
кто-нибудь такое и видел, значит, это исключение. Он, Люха, не верит
исключениям. Он знает о запрещенных книгах, о запрещенных фильмах, о
запрещенных спектаклях. Он знает о психушках и о лагерях. Он, Люха, часто
ходит в Домжур. Там много людей, пытающихся петь песнь, значит,
преступающих закон. Он, Люха, сам не умеет петь песнь, у него, как у
многих его соплеменников, вывихнут какой-то ген, но его с невероятной
силой тянет к преступлению. Более того, его тянет к такому преступлению,
которое поистине не окупается. Никогда. Вспомните Модильяни, сказал Люха
Шурику и Роальду. Вспомните Гогена. Или Грета Гарбо. Разве не ушла она из
искусства, убоясь собственных преступлений? Вспомните ее темные очки и
мышиную, надвинутую на глаза шляпку. Она спаслась, вернувшись в
естественную жизнь. А Джером Селинджер, великий ум, рано понявший
глубинную опасность искусства? Он молчит много лет, он молчит уже
десятилетия, вот как трудно изжить в себе эту страшную тягу - петь песнь.
Грех, сказал Люха. Ни психушка, ни лагерь - ничто не спасает от
преступления. А преступление не окупается. Ну не порочный ли круг? Как
жить, зная о таком круге? Он, Люха, не раз преступал законы, его ничто не
могло остановить во грехе. Он сдался. Он хотел и хочет петь песнь. Он
понимает, что ни к чему хорошему это не приведет, особенно здесь, на
Земле, но он уже заражен, он уже не в силах спастись, в нем слишком велико
чувство вины - двигатель любого искусства. И разве он один такой? Под
каждым развесистым клюмпом...
Да ладно, он не хочет говорить об этом, он хочет петь песнь. Он
ужасно хочет петь песнь, хотя знает - пение предает. "Слова как открытые
двери, в которые может войти ликтор и взять тебя." Искусство вообще
является единственным настоящим преступлением во Вселенной, поэтому оно не
окупается никогда. В нем нет правил, есть только исключения. Его
технология придумывается каждым певцом индивидуально, а потому не имеет
никакого значения. Он, Люха, устал от понимания. И от непонимания тоже.
Например, он не понимает, почему при столь многочисленных и эффективных
запретах на указанное преступление, на Земле все время поют песнь? Вот он
сам слышал горестную песнь о кампучийцах. Чижўлая вещь. Наверное, если
пойти от Домжура к Затулинке, там под каждым развесистым клюмпом...
Грех! Грех!
Земля - планета противоречий и преступлений. Он, Люха, не понимает,
почему на Земле окончательно не запретят петь песнь? Неужели уровень
цивилизации всерьез измеряется только уровнем преступлений? Он, Люха,
много терял. Он терял псевдоподии и жвалы, ему выстрелили один глаз, но
то, что у него осталось - это все его, это все мучительно требует все
новых и новых преступлений. Слова как глина. Из слов можно вылепить все,
что угодно. Недавно в Домжуре один молодой писатель оправдывал инквизицию.
Подумаешь, сказал молодой писатель, за всю историю инквизиции всего-то
тысяч тридцать пошедших на костер!..
Но разве преступление начинается не с первого трупа?..
Он, Люха, сильно страдает. У него слишком ясный мозг, слишком
чувствительная извращенная натура. Он знает, что корабль цивилизации
плывет, а червь искусства точит и точит. Пассажиры смеются, корабль
плывет, дамы и господа смотрят вдаль, они живут естеством, а червь точит.
Того, убитого им на Квампе, Люхе не жаль - он пел песнь, значит, был
преступником. И как не петь? Как не петь? - Люха в отчаянии заломил руки.
Да, сияющее Солнце, да сады Эдема, да Парадиз - чего только не обещает
искусство. Но - скука серых косых заборов, смертная скука бетонных стен.
Мир всегда плоский, как до Коперника, а песнь таинственно возвышает. Она
обманывает, не будем лгать - влечет к преступлению. И круг замыкается. И
гаснет огонь. И угли холодны. А ведь еще вчера там, в серой золе, что-то
мерцало.

11. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Точечная композиция, плетеная композиция, остросюжетная композиция...
И так далее.
"Гоголь, конечно, был гений... Упаси Бог, я не замахиваюсь... Все мы
из шинели, так сказать, хотя большинство из телогрейки... Но изучение
"Тараса Бульбы" в школе, ну, я не знаю... Они же там всех режут, и это
так, значит, замечательно, когда они режут; а вот когда их режут, это
ужасно и мерзко. То есть, когда они бьют - это хорошо и похвально. а когда
их бьют - это плохо. Сплошной гимн дружбе и интернационализму. Сплавали за
море, пожгли турок - молодцы. Порезали поляков - молодцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32