Столь нечеловечески ровным и гладким бывае
т порою скол ледяной горы, плывущей по морю. Здесь никогда не было потоков
воды, способной прихотливо обтесать камень, всё оставалось так, как во вр
емена Великой Ночи, наградившей земной мир многими очень странными шрам
ами. А может, Великая Ночь некоторым образом вернулась сюда вместе с вели
канами льда? Или вовсе не покидала эти места, притаившись в вечном мраке П
онора?.. Волкодав видел, как хмуро озирался кунс Винитар, так и этак огляды
вая голый череп родного острова. Легко ли, созерцая мёртвые кости, вызыва
ть в памяти черты некогда любимого облика?..
Остров Закатных Вершин, населённый одичавшими пожирателями человечины
, ныне был не более чем трупом былой родины Винитара, суровой, величествен
ной и прекрасной. Зря он потревожил давно отлетевшие тени, явившись сюда.
Жизнь мёртвых пусть продолжает душа и её отражение в памяти, а не бренные
останки, которым место в могиле.
Должно быть, Винитар чувствовал себя как человек, опоздавший на похороны
и раскопавший могилу в отчаянной надежде проститься. Поднял крышку гроб
а и…
…Стены ущелья, плавно изгибавшиеся влево, испытали резкий излом. Незапам
ятно давнее напряжение достигло здесь особенной силы, сокрушив камень п
оперечной расселиной.
Когда-то юный сын кунса ставил здесь ловчие петли на зайцев, чтобы затем с
торжеством относить добычу бабушке Ангран и требовать жаркого с луком и
чесноком. Теперь сверху над расселиной нависал передний край ледника, п
ридвинувшегося с северной стороны. Ледник ещё не перешагнул её, но ждать
этого оставалось недолго. Молочно-голубые глыбы, траченные дождём, солн
цем и собственной тяжестью, в розовом свете вечной зари напомнили Волкод
аву опалы подземных копей, таившие в дымчатой глубине алые и синеватые б
лики. Ни вид ледника, ни воспоминание об опалах никакой радости ему не дос
тавили. В Самоцветных горах, после нескольких кровавых несчастий, ставши
х известными всему руднику, опалы уверенно считали камнями недобрыми, су
лящими скорую гибель.
И справедливо.
Стоило один раз посмотреть на обломки величиной с дом, громоздившиеся и
медленно таявшие в расселине, и сразу делалось ясно: к морю там не пройти.
Карабкаться в полную неизвестность по гладкому льду, то и дело опасно ос
кальзываясь и переставая чувствовать руки и ноги, Ц и всё это затем, чтоб
ы вскорости сбросил вниз меткий камень из пращи?..
Винитар, расплёскивая воду, прошагал мимо прохода, едва в ту сторону посм
отрев. Волкодав не стал ни о чём его спрашивать. И так всё было понятно.
Шамарган держался за бедро и заметно приволакивал ногу: подшибленные мы
шцы порывались не слушаться. Иногда, оглядываясь, Волкодав успевал замет
ить, как он поспешно стирал с лица гримасу боли. Он то и дело отставал, но ту
т уж, сделав усилие, поравнялся с двумя воинами. И жизнерадостно спросил:

Ц Ну? Куда мы теперь?
Винитар промолчал, поскольку ответ был очевиден, а Волкодав подумал о то
м, что погоня, сопящая за спиной, уже не впервые вынуждает его очертя голов
у устремляться в места заповедные и, по всеобщему мнению, гибельные. И что
же? Злые либо просто неисповедимые силы, поджидавшие впереди, до сих пор н
еизменно оказывались милосердней собратьев по роду людскому, мчавшихс
я по следам…
Он не стал говорить об этом вслух, чтобы не искушать своих спутников тень
ю ложной, быть может, надежды. Будь что будет Ц назад уже всяко не поверну
ть…
Ц Вдова купила баклажан… Ц неожиданно запел, а вернее, во всё горло заор
ал лицедей.

Вдова купила баклажан,
Домой к обеду принесла,
Но занести над ним ножа
На кухне так и не смогла.
Тут надо, братцы, вам сказать,
Что муж молоденькой вдовы,
Пока ложился с ней в кровать,
Был полным мерином, увы…

Волкодав и Винитар переглянулись Ц и одновременно принялись подпеват
ь.

Жила она в большой тоске,
А схоронила муженька Ц
И славный овощ на доске
Не поднялась крошить рука.
Уж так он ладен и хорош,
Изогнут чуть, продолговат
И твёрд в руках, когда возьмёшь,
И цветом Ц форменный агат!

Людоеды, осторожно высунувшиеся из-за поворота ущелья, даже ненадолго п
риостановились, вслушиваясь в странную песню обречённой “добычи” и сил
ясь что-то понять. Слова уже не имели для них смысла, но было ясно, что “дичь
” весьма далека от смятения и испуга. Это беспокоило. Однако потом погоня
двинулась дальше.

Не тощ, не вял, не жив едва,
А в самом теле и в поре!
Губами тянется вдова
К его ядрёной кожуре…


Горькие зелья себе проливая
на платье,
Злобу ничтожных людей принимая без стона,
Старый волшебник трудился над неким заклятьем,
Тысячу лет посвятив разысканьям учёным.
Всем пренебрёг в этой жизни мудрец одинокий,
Дружбу забыл и любовь, отказался от славы,
Лишь бы почувствовать в жилах чудесные токи
И укрощённую формулу миру оставить.
Брошенный всеми, торил он дорогу во мраке,
До бесконечности пробовал так и иначе…
…И наконец начертил вожделенные знаки,
В день завершенья трудов ожидая удачи.
И… ничего! Перед ним Ц ни огня, ни движенья,
Ни очертаний в дыму благовонном и зыбком…
Вот и пришлось ощутить ему вкус пораженья.
Хуже: он понял, что вышла не просто ошибка.
Так и должно было быть! Он преследовал тени.
Больше себе не откажешь в признании честном:
Весь его путь вдохновенных трудов и лишений
Был обречённым полётом в бесплодную бездну.
Что же теперь? Понапрасну истрачены силы,
Целая жизнь, посвящённая тайне заклятья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17