Не обязательная в данном романе глава В жизни всегда есть место подвигу.Надо только быть подальше от этого места. Плот, сооружаемый под чутким руководством Салонюка, был готов только к утру.Пульхерия Сиязбовна не осталась на чай, а исчезла сразу, как только Жабодыщенко отцепился от ее хвоста. Очевидно, поползла в ближайший санаторий – или подобное заведение – лечить изрядно потрепанные нервы. Надо сказать, что четверо партизан с облегчением восприняли ее уход, но Маметов был скорбен и безутешен. Мамафюрер – вот так, одним словом – произвела на него неизгладимое впечатление. Он подозревал, что в родном Ташкенте такое не водится и что он упустил единственную в жизни возможность обзавестись чудесной зверей в платочке. Свою скорбь он изливал товарищам по оружию, но те оставались холодны и глухи к его страданиям. Они вообще предпочитали считать вчерашнее происшествие коллективным страшным сном.На рассвете, то и дело ныряя в плотный туман, похожий по цвету и фактуре на овсяный кисель, партизаны грузили на плот оружие и вещи. Плот тихо поскрипывал на воде. Бревна для него пришлось настилать в несколько слоев, потому что под весом пяти человек и их скарба он то и дело норовил уйти под воду.Самым хмурым и усталым изо всей компании был Жабодыщенко, который сделал львиную долю всей работы.Берясь за шест, он обратился к Салонюку:– За цю работу вы мене повинны отпуск дать.Тарас насторожился:– Яку? Куды це ты лыжи навострил?Жабодыщенко почухал в затылке:– Вид работы у коллективе. Отдохну денька два-тры, а заместо мене нехай хлопци пороблять.Партизанский командир не на шутку рассердился:– Хто вместо тебя буде робыты? У мене кожна людина на вес золота, писля вийны гуляй скильки хочешь, а тепер – зуськи!Жабодыщенко, тяжело вздыхая, заметил:– Писля вийны все отдыхать будуть, так нечестно.Перукарников внес ноту оживления в их скорбную беседу:– Товарищ командир, а что делать тем, кто не доживет до конца войны?Жабодыщенко всполошился:– Чур мене, чур мене.Салонюк подумал, что после войны надо будет подобрать себе какую-нибудь профессию полегче. Где-нибудь за Полярным кругом или в пустыне. Только чтобы там, не дай бог, не встретить Перукарникова с его дурацким юмором. Потому что силы у партизанского лидера тоже не бесконечные. Однажды и он может не выдержать нечеловеческого напряжения.– Перукарников! – взмолился он. – Ну що за дурный вопрос? Чи ты не знаешь, що на тому свити ничего не роблять. Там такый вечный отпуск.Внезапно его осенила гениальная мысль. Он отобрал у Жабодыщенко шест и вручил его Ивану.– До речи, ось тоби, Ваня, естафетна палычка вид Миколы. Держи. Будешь грести.Маметов, бегом направляясь к плоту, заголосил:– Командира, моя тут сидеть?!Великий стратег снова ожил в Салонюке. Более того, в нем проснулся и дремавший до поры до времени тактик. Гений всегда предупреждает неприятности, а не борется с ними.– Маметов, стий! – скомандовал он грозно. – Кру-гом! Чоботы знять! В торбу схо-вать! Перукарников, цей процесс проконтролю-вать!Маметов жалобно застонал:– Товарища командира…Но непреклонный Салонюк в зародыше пресек всякие намеки на неповиновение:– Нияких спорив, Маметов. На цему трямзипуфе я капитан, и мени не потрибни посеред реки нияки инциденты – типа всплытие ризных разлютованных тварин местной фауны!Маметов нехотя уселся на берегу и принялся , стягивать сапог:– Маметов замерзать, потом болеть, однако, кто лечить? – укоризненно заметил он.Салонюк оставался холодным и гордым, как Снежная королева, которая была так далека от простых человеческих проблем и горестей:– Не подобаються мои требования, Маметов, беги по берегу слидом за плотом.Перукарников честно выполнял приказ командира, надзирая за тем, как его товарищ избавляется от обуви.– Давай, давай, Маметов, шевелись быстрее! А то точно заболеешь или на пароход опоздаешь – одно из двух.Еще несколько минут бестолковой суеты и беготни, оханий и причитаний, дележа обязанностей и гневных окриков командира – и вот наконец свершилось! Беспокойное хозяйство разместилось на плавсредстве и отправилось в неизвестность под шелест прибрежных камышей и плеск волн.Над водой по-прежнему клубился туман, и Салонюк, с одной стороны, тревожился по этому поводу – не приведи Господи наскочишь на мель или берег. А с другой стороны, радовался этому обстоятельству, ибо если партизанам не видно ни берега, ни немцев, которые вполне могут по нему бродить, то и немцы партизан не обнаружат.Жабодыщенко пристроился у края плота, копаясь в подкладке своей шапки. Там, как мы помним, были у него припрятаны снасточки для ловли рыбы. Естественно, что этот достойный член отряда хотел позаботиться о питании:– Зараз рыбки зловымо.Сидорчук пристально вгляделся в даль и никакой дали, естественно, не обнаружил. Все было словно затянуто серой влажной марлей.– Шось туман сегодни сильный, тильки б не наскочиты на каменюки.Перукарников, стоя на носу, опустил шест в воду и пощупал дно:– Не боись, Василь, не наскочим. – И поскольку настроение у него было приподнятое, затянул песню: Затуманились речные перекаты…шли домой с войны немецкие солдаты! Удивленное его репертуаром, эхо немного поколебалось, но все же разнесло слова песни далеко по реке. Салонюк испуганно заозирался вокруг:– Ты шо, Перукарников, белены объився, чи шо? Так голосно спиваешь, зараз до нас, як мухи на мед, вси фашистськи бомбардувальники позлетаються.Перукарников сверкнул белозубой улыбкой:– Виноват, товарищ командир, искуплю!Жабодыщенко, оторвавшись на миг от рыбалки и подняв глаза к небу, вслушался в тишину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103