– Нет, звоните в два.Я положил трубку и взял свое молоко с виски. Молоко было тепловатое, и это даже хорошо, когда укладываешься на покой. Я сел в кресло и стал потягивать адскую смесь. Да, чтобы вывернуться, пришлось наврать с три короба. Ну ничего, в «Молитве по телефону» ничего о правдивости не говорилось. Только о том, что надо помогать ближнему. А чем я занимаюсь, как не этим?Зазвонил телефон. Это была Каролин.– Весь вечер тебе звоню. Что там с твоим телефоном, Берни? То никто не отвечает, то занято, то вообще не туда попадаю. Что там у тебя было?– Спроси, чего не было.– Придется носить очки?– Очки? При чем тут очки?– Ты же говорил, что идешь к глазнику.– Ах, да, конечно...– И как, наденешь очки?– Нет. Он посоветовал не читать при слабом свете.– Это и без доктора известно. Слушай, с тобой все в порядке? У тебя голос какой-то странный.У самой Каролин голос был полупьяный, но я промолчал.– Все в порядке, – ответил я. – Устал, как собака, вот и все. А тут еще новостей подвалило. Но я не могу сейчас долго говорить.– Ты не один?– Да, – сказал я и спохватился: хватит врать, а то нос вытянется. – Нет.– Так как же все-таки?– Один я, один!.. Просто у меня какая-то каша в голове. Ты у себя?– Нет. Решила прошвырнуться. А что?– Вернешься домой?– Вернусь, если только не подвернется что-нибудь подходящее. Но пока непохоже, чтобы повезло. А что?– Но утром-то будешь дома? Или в салон пойдешь?– Я по субботам теперь не работаю, забыл, что ли? Ни к чему мне это. С тех пор, как пошла вместе с тобой по скользкой дорожке, свожу концы с концами.– Может, сходила бы все-таки в свою контору, когда встанешь? – настаивал я. – Забери свой автоответчик и подключи к домашнему телефону.– Зачем мне это?– Я буду у тебя примерно в десять и все объясню.– О Господи, надеюсь. Ну, будь. * * * Едва я положил трубку, как телефон зазвонил снова. Это была Дениз, возвратившаяся наконец домой. Я спросил, как она, не против, если я составлю ей компанию где-нибудь в половине второго.– Сейчас почти половина второго, – сказала она.– Я имею в виду завтра днем. Не возражаешь, если я заскочу на несколько минут?– Не возражаю. Всего на несколько минут?– Может быть, на час. Самое большее.– Давай заскакивай. Это что, новый виток в наших постоянно эволюционирующих отношениях, Берни? Резервируешь пятиминутку в постели?– Вовсе нет. Итак, я буду у тебя в половине второго, от силы без четверти два и все объясню.– Жду не дождусь. * * * Я положил трубку и разделся. Сидя на кровати, я снял носки и осмотрел ноги. Прежде никогда этим не занимался. Мне и в голову не приходило, что у меня узкая стопа. Сейчас я смотрел на свои бедные ноги: действительно узкие, длинные, костлявые – словом, дурацкое зрелище. И главное: вторые пальцы действительно длиннее больших, это бесспорно. Я попытался вдавить те, что торчали, и вытянуть большие пальцы, но безуспешно. Пальцы не желали меня слушаться.Мортонова нога, никуда не денешься. Спасибо еще, что не положительная реакция Вассермана, но все равно радости мало.И тут опять зазвонил телефон.Я взял трубку. Женский голос с английским акцентом сказал:– Прошу прощения...– Слушаю вас.– Это Бернард Роденбарр?– Он.– Я думала, что опять попала в бюро погоды. Вы сказали: «Дождь не идет, он льет как из ведра».– Не помню, чтобы я сказал это вслух.– Нет, правда, сказали, и на дворе действительно дождь, и... Извините, что беспокою вас так поздно. Раньше не могла дозвониться. Меня зовут Джессика Гарланд. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь мое имя...– С ходу не припомню. Правда, я сейчас плохо соображаю. Совсем голова не варит, если в ответ на телефонный звонок говорю пароль из шпионского фильма.– Знаете, это и правда было похоже на пароль... Я вот зачем звоню. Мой дед не говорил вам обо мне?– Дед?– Абель Крау.У меня отвисла челюсть. Я сказал:– Не знал, что у Абеля есть внучка. Я даже не знаю, был ли он женат.– И я не знаю, на моей бабке точно не был. Она в Будапеште жила, а познакомились они в Вене перед войной. Когда в тридцать восьмом немцы аннексировали Австрию, ей удалось уехать оттуда в одном пальтишке и с мамой на руках. На прощание дед подарил ей несколько редких марок, она их в подкладке пальто спрятала. Бабушка приехала в Антверпен, продала марки и перебралась в Лондон. Там ее и убило во время воздушного налета. А дед попал в концлагерь – и, представьте, выжил.– А ваша мама?– Маме было около пяти лет, когда бабушка погибла. Ее взяла к себе соседская семья, и мама росла как английская девочка. Она рано вышла замуж, скоро родила меня. О своем отце она ничего не знала, думала, что его убили в лагере или на фронте. И только лет шесть назад выяснилось, что он жив и здоров. Но я вас, кажется, совсем заговорила. Вам, наверное, совсем не интересно...– Напротив, вы хорошо рассказываете. Мне очень интересно.– Правда? Так вот, в один прекрасный день дед вдруг объявляется на пороге нашего дома в Кройдоне. Он, кажется, нанял каких-то агентов, и они разыскали маму. Ну, радостная встреча и все такое, но очень скоро они поняли, что у них мало общего. Ведь мама была обыкновенной домашней хозяйкой из городского предместья, а дед... Вы и сами знаете, какую жизнь он вел.– Знаю.– Короче, он вернулся к себе в Штаты. Потом писал, но все больше мне и брату, а не маме. У меня еще младший брат есть, понимаете? Два года назад дед написал, не хочу ли я переехать в Америку. Очень своевременное было приглашение. Бросила я свою поганую работу, распрощалась со своим дружком, ужасный был зануда, – и в самолет. Короче говоря... Вы заметили, что «короче говоря» обычно говорится, когда и сказать-то больше нечего? Так или иначе, с тех пор я здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59