Нет, позабавился я с ним, что ни говори. Потом один мужик хорошие мне деньги за него предложил, я ему: «Давай, – говорю, – для круглого счета ровно двести штук и забирай мой пятицентовик». На том и сошлись. Мог бы и имя этого мужика сказать, да не знаю, как он на это посмотрит.Я спросил, по-прежнему ли никель у этого человека.– У него, ежели не загнал, – сказал мистер Арнотт. – А вы чего, тоже монетами промышляете? А то могу звякнуть, узнать, глядишь – продаст.– Я всего лишь репортер, мистер Арнотт.– Знаем мы репортеров по телефону. Легче легкого, сам в свое время таким был. И баптистским проповедником был, а несколько раз и адвокатом. Не обижайтесь, сэр, я человек простой. Хотите быть репортером, будем считать, что так оно и есть. А ежели хотите узнать, продается ли никель...– Мне только хотелось бы знать, у него еще монета или нет. Покупать я не собираюсь.– О'кей, давайте ваш телефон, через часок звякну.Я дал ему домашний телефон Каролин. * * * Я снова сделал звонки в Вашингтон, Бостон, Цинциннати и Филадельфию. Потом еще раз позвонил в Американское нумизматическое общество, а также в редакцию еженедельника «Мир монет», находящуюся в Сиднее, штат Огайо. К тому времени, когда я закончил, мои пальцы так набегались по аппарату, что я встревожился. В конце концов руки у меня действительно узковатые, странно, что я не замечал этого прежде. И уж точно не подлежит сомнению, что мои указательные пальцы длиннее больших.Увы, все симптомы налицо. У меня Мортонова рука. И я прекрасно знал, чем это грозит. Боли в ладони, шпоры в запястье, дистрофия мышц сухожилий и рано или поздно самое ужасное – воспаленное «предплечье телефониста».Я положил трубку и бросился ко всем чертям из дома. Глава 17 К Каролин я попал около полудня. Свернувшись калачиком, у меня на коленях лежал кот, рядом стояла чашка кофе, а я информировал хозяйку о том, что произошло за последние тридцать шесть часов.С момента нашего последнего разговора много воды утекло – и под мостами, и сквозь плотины и всюду, где она течет. Отнюдь не облегчало мою задачу и то обстоятельство, что у Каролин раскалывалась голова от боли. Очевидно, опять это странное похмелье после сладкого. Может быть, ей помогла бы пара ортоэластиков доктора Файнзингера, но они еще не были готовы.– Ни за что не прощу тебе, что ты пошел к Абелю один! – твердила она.– Как бы мы прошли в дом вдвоем? Это же огромный риск! Кроме того, двоим там нечего было делать.– И даже не позвонил, когда вернулся домой.– Да звонил я, черт побери, звонил!– Берни, это я названивала тебе целый вечер. То занято, то никто не подходил.– Знаю. Я звонил, и мне звонили, и ничего не получалось. Так часто бывает. Но это не важно. В конце концов мы же поговорили, верно?– Ага, только вчера вечером. И то ты ничего не рассказал.– Было уже поздно.– Ага.– И не о чем особенно было рассказывать.– Не о чем рассказывать? Только о том, как ты забрался в квартиру к Абелю, а когда пришел домой, какая-то парикмахерша наставила на тебя пушку и обвинила в том, что ты подвел ее брата под статью об убийстве?!– Она не совсем то сказала.– Плевать я хотела, совсем то или не совсем!– Ты обиделась...– Да, и что?– А если я попрошу прощения?– Проси, а там посмотрим.– Хорошо, – сказал я, – прости меня, Каролин. Мы работаем на пару, и я вовсе не думал что-либо скрывать от тебя. Но дела так повернулись, что я малость растерялся. Я не был уверен, что сумею пробраться в квартиру к Абелю, и просто пошел наудачу, ну и пошуровал там один. Думал, ты не будешь против. Мне жаль, что так получилось.Каролин помолчала.– Перестань, Уби, – сказала она русскому голубому, который начал царапать край дивана. Арчи у меня на коленях заурчал, выражая свое моральное превосходство.– Не-а, – сказала Каролин, – не действует.– Ты имеешь в виду мое извинение?– Ага. Совершенно не подействовало. Обида слишком глубока. Хорошо, постараюсь ее забыть. Кто убил Ванду?– Я не уверен...– А Абеля?– Тоже не уверен.– Ладно...Зазвонил телефон. Я отодвинул кота в сторону и взял трубку. Это был мистер Арнотт из Стилуотера, Оклахома. Он даже не перевел на меня плату за междугородный звонок. Понятно, человек, заплативший 130 тысяч за пятак, может позволить себе не беспокоиться о счетах от телефонной компании.– Этот мужик не желает, чтобы знали его имя. То ли грабителей боится, то ли налогового инспектора – не знаю. Монету продавать не собирается. Она у него.– Черт с ним, – сказал я. – Куплю-ка я, пожалуй, картину.– Чтобы было что на стенку повесить?– Точно.– Я так и знал, что вы не писака. Ни секундочки не сомневался.Я пересказал разговор Каролин.– Монета, которая была у Арнотта, все еще у его таинственного покупателя. Но все равно она часто переходила из рук в руки. Так что вряд ли это тот никель, который переехал с Восемнадцатой улицы на Риверсайд-драйв.Каролин сдвинула брови, задумалась:– Всего имеется пять таких никелей – так?– Так.– Одна монета в Вашингтоне, одна в Бостоне, одна в Цинциннати и одна в Филадельфии – так?– Так.– И одна, которую твой приятель из Оклахомы продал неизвестной нам личности. Выходит, эта личность – Колкэннон. Только это не может быть Колкэннон, потому что проданный Арноттом никель был в хождении, а у Колкэннона он абсолютно новенький.– Верно.– Значит, имеется пять никелей плюс Колкэннона.– Верно.– И этого никеля нет ни у Колкэннона, ни у Абеля, и мы не знаем, где он.– Верно.– Вот и получается, что мы с тобой выкрали ненастоящий никель.– Все возможно.– Но ты так не думаешь?– Нет. Я уверен, что он настоящий.– Значит, на самом деле этих никелей – шесть?– Нет, только пять.Каролин умолкла, задумавшись, потом всплеснула руками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59