Но с
колько сдержанности, сколько внутренней уверенности. Замужем или нет?
Тогда Саломея пела во Франкфурте, а я поехал в Кельн навестить старого пр
иятеля слависта. Мы сидели с Гюнтером в его кабинете, сплошь заставленно
м стеллажами с книгами на русском языке. Удивительная коллекция, и где то
лько он их отыскивает, эти книги, о которых я-то уж должен был бы знать. И вс
ё книги с каким-то подтекстом, каких-то неизвестных диссидентствующих а
второв. Но в то время пресловутая «перестройка» гуляла уже вовсю, я покуп
ал меньше книг, а заработки Саломеи вот-вот должны были прекратиться.
Во Франкфурте я не остался, чтобы не видеть задыхающейся после первого а
кта Саломеи, чтобы не отпаивать ее теплым молоком. Она женщина крепкая, и я
давно заметил, что, когда она одна, без меня, без помощи, из всех ситуаций он
а выходит быстрее и легче.
Мы сидели с Гюнтером и вели бессмысленную беседу о том, чем все это законч
ится. Любил ли Гюнтер Россию? По крайней мере, знал. Знал по лагерям для вое
ннопленных и по тем клочкам жизни, которые мог наблюдать строительный ра
бочий. Прелестная возможность изучить чужой язык. Теперь его уже нет, он у
мер и похоронен на своем протестантском кладбище под скромной плитой, и
мне некому больше писать письма. У нас в России, в наших кругах, у всех на яз
ыке был его словарь русской литературы, в котором он первым осмелился ск
азать всё, что думал о современной ему советской партийной литературе. А
может быть, мстил через литературу, может быть всё это писал восемнадцат
илетний военнопленный? Это был отстрел мастодонтов, в известной мере спр
аведливый…
Скорее всего, не замужем. Зачем тогда работа? У нее, наверное, теперь двойн
ое гражданство. Тогда, в прошлый раз, я ей сказал: ни в коем случае не возвра
щайся в Россию, тебя убьют. Она, как мне писал Гюнтер, воспользовалась моим
советом и исчезла, растворилась. Оставалась в Европе или уезжала в Амери
ку? А когда я перестал ее искать, вернулась? Ну что ж, современный роман это
уже на протяжении столетия роман пожилого мужчины и молодой девушки…
Мы сидели с Гюнтером и спорили о писателе Леониде Бородине, которого тог
да только что освободили. Вот уж действительно безгрешный человек, на ег
о биографии ни одного пятнышка. Допустим, говорил я, он боролся с ненавист
ным ему режимом, а следователь, который его допрашивал, сочувствуя подсл
едственному, этот режим защищал. Кто был прав? Мне-то лично было видно еще
тогда, что, разрушая режим, но не имея определенной альтернативы, мы разру
шаем и Россию, ту большую, которая называлась Советским Союзом. Где Совет
ский Союз нынче и где Россия? Гюнтер, как и многие мыслящие потомственные
интеллигенты, всё знал, а я всё чувствовал. Боюсь, что мое чувствование ока
залось более верным, чем разум покойного теперь Гюнтера. Мы сидели и гово
рили, поезд во Франкфурт уходил поздно вечером, наш кофе остыл, и вдруг Ц
вот оно это проклятое и ненавистное мне «вдруг», с которым я так борюсь, но
определенно без него роман не существует Ц раздался стук в дверь, и вошл
а она. Она только взглянула на меня, а я уже понял, что попался, мышеловка за
хлопнулась!
Обычное дело Ц студентка-дипломница, стажерка из Москвы, пришла к профе
ссору за отзывом на свою работу. Тогда я даже не понял: немка ли, русская ли?
Гюнтер нас представил: «Это твоя соотечественница». И тут она сказала: «Я
слушала на первом курсе ваши лекции переводчикам, профессор». Я вспомнил
, как приглашенным доцентом, еще кандидатом наук, читал литературоведени
е в институте военных переводчиков. Значит, среди нескольких девушек на
первом курсе была и она. Почему же тогда я ее не заметил, не запомнил?!
Что мы любим в женщинах? Продолжение собственного рода и собственных без
умств? Те минуты близости, когда мир замыкается на соединении двух и, кром
е этих двух, ничего в это мгновение в мире не существует? Из двух незаверше
нных фрагментов, из материала возникает бытие. Но страсть Ц это дело мол
одое. Что я люблю в Саломее? Её известность, злобный разрушительный харак
тер, терпение, её стойкость и прямоту, её густой, как патока, голос? Мы любим
всю совокупность черт и каждый недостаток, в котором видим только прелес
ть. Это как бы дрожание небесных струн, в кое мы вступаем со своей мужской
растерянностью. Любя, мы оказываемся в другой физической среде. Так, всту
пая в море, человек приобретает легкость и другую свободу движений.
Эта свобода надвинулась на меня, как поршень, прижимая к самому краю суще
ствования. Струны уже завибрировали, воздух сгустился, и я знал, что это су
дьба, пусть даже судьба случая, и что это моя добыча и, не получив своего, я н
е уйду. Здесь интуиция разбирается лучше, чем разум. А две интуиции догова
риваются даже скорее, чем мы предполагаем. У нас у обоих всё было решено ср
азу. И оба в этот момент знали, что мы не разойдемся, пока не опалим друг дру
га. О, это теплое покатое худое плечо! Ну, я-то понятно Ц страсть мужчины к
юности, то есть к своему прошлому, к возобновлению собственной юности, к с
тарой страсти через новые врата, прыжок обратно через десятилетия. Но он
а? Что любят молодые девушки в мужчинах, которые годятся им в отцы, скажи о
б этом, старик Фрейд!
Всё действительно было предопределено. Из кабинета Гюнтера мы вышли уже
вместе, продолжая говорить о русской литературе. Но это были только слов
а. Она знала, что я сдеру с нее одежду, а она примется лихорадочно расстеги
вать пуговицы на моей рубашке. И начало, и финал были предопределены, нам н
адо было только перейти через ритуал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86