Здесь хорошо, но по России ужасно скучают, т
ам вольно, там воздух каких-то иных переживаний. Хорошо, что город устраив
ает подобные культурные мероприятия. Слово «духовность» произнесено н
е было. Мне показалось, обе семьи все же рассчитывали в Германии на нечто б
ольшее… Расселись, заказали себе какую-то еду. Манком для них, наверное, с
тала фамилия Пастернак. Я вспомнил только недавно промусоленную истори
ю про Когена и папу Пастернака. История никогда не говорит «конец», «баст
а», она всегда продолжается.
Разговор пришлось заканчивать, потому что в зал, как пташка, впорхнула Ба
рбара. Понятие «пташка» относится к ней только в разрезе брызжущего из н
ее оптимизма. Барбара совсем не худенькая девочка, но невероятно мила, об
аятельна и редкой доброжелательности. Я знаю ее давно и очень люблю. Мы вс
тречаемся каждый год в Москве, через нее идет медицинская поставка лекар
ств для Саломеи. Делает она это в высшей степени аккуратно. Мы оба в курсе
всех событий в наших семьях. У нее сейчас не очень счастливые дни, она толь
ко что перенесла тяжелую операцию на бедре, я ей очень сочувствую. На слов
ах «Как здоровье Саломеи Нестеровны?» мы целуемся совсем по-родственном
у. Я спрашиваю у Барбары, где Вили. Это ее постоянный и многолетний спутник
. Я не лезу в их дела, но более преданного ей человека не знаю. Вили тоже руси
ст и преподает в школе. Русским он овладел прекрасно, в нюансах и самых сло
жных идиомах. Иногда я задумываюсь над тем, почему эти великолепно образ
ованные и блестяще владеющие профессией люди не сделали большой карьер
ы. Это происходит тогда, когда люди заняты делом, на доказательства и горл
опанство, я-де лучший, времени не остается. «Вили скоро приедет, Ц отвеча
ет Барбара, Ц у них в школе сегодня педсовет».
Через единственное окно, глядящее на площадь, в узкий довольно зал донос
ится пение железного петуха и хлопанье его крыльев, куранты бьют шесть и
входит мэр, бургомистр господин Мёллер. Непривычное поначалу словечко «
мэр» начинает поддаваться русскому уху. Следуют ритульные рукопожатия.
Мы с бургомистром знакомы по Москве, где он представлял Марбург на Днях н
емецкой культуры, а я Ц Ломоносова, марбургского студента. Я говорю ему, к
акое большое впечатление произвела на меня ратуша с ее залами и прекрасн
ой живописью середины прошлого века. Мэр приглашает еще раз посетить его
резиденцию: у него в кабинете висит замечательный портрет гессенского л
андграфа. Барбара так искусно переводит, что мы не ощущаем трудностей в о
бщении.
От имени ратуши мэр ставит всем присутствующим по кружке пива. Появляетс
я бармен. В присутствии мэра и всех знатных господ его величественности
поубавилось. Два кельнера в белых до земли фартуках вносят и расставляют
пиво. Как раз тут в дверях возникает Вили, приветственно машет мне рукой.
Барбара льнет к уху мэра, очевидно объясняя эту мизансцену. Я отхлебываю
из кружки, набираю в легкие воздуха. Поехали!
В чтении лекции, как в актерской игре, может что-то не заладиться. Актер мо
жет на зубок знать роль, а спектакли отличаются один от другого, еле проже
ванный Ц от живого и стремительного. В литературе сюжет это лишь необхо
димая предпосылка, главное, чего стоит сам автор, в каких кудрях он закруч
ивает свой текст. Лекция может не пойти, тогда спасают общие места, загото
вленные дома шутки, цитаты, конспекты, привычка вязать слова, банальщина.
Аудитория ощущает это без малейшего сочувствия к лектору, как зрители в
римском Колизее наблюдает за гибелью еще вчера любимого героя. Предчувс
твие плохой или хорошей игры возникает заранее. В чем дело: плохая погода,
бытовой фон, скверно работающий кишечник, бессонная ночь или плохо орган
изованная, «тупая» аудитория. Кто знает? Иногда ощущение неудачи можно п
ереломить. Иногда с самого начала чувствуешь подъем, диспозиция выверен
а, «запасной полк» в засаде, гвардия с развернутыми знаменами построена,
пушки бьют по расположению противника. В атаку!
Что-то похожее я почувствовал на пятнадцатой или двадцатой минуте. Снач
ала общая штудия о значении вершин в литературе. Картина словесности в г
осударстве, которое ищет контактов с Западом, в том числе и культурных, и п
робует в литературе формы и сюжеты, разработанные в условиях иной жизни,
иных политических возможностей. Язык, привыкший к другим темпам и другой
работе, сопротивляется, одновременно начиная использовать новый матер
иал и новые конструкции. Литературное пространство вибрирует, как повер
хность земли перед землетрясением. Обращаюсь к старому диалектическом
у постулату о переходе количества в качество.
При слове «диалектика» кто-то из моих слушателей напрягся. Не надо волно
ваться, друзья, я говорю о диалектике вообще, которая, как древнегреческо
е изобретение, а не дитя колыбели четвертой главы «Краткого курса истори
и ВКП(б)», не отменена. Говорю о Ломоносове как вершинном явлении. Будто оп
ытный альпинист перечисляю одиннадцатитысячники: Ломоносов, Державин,
Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Маяковский, Есенин, Твардовский… Чувст
вую, вернее вижу, как начинает нервничать доктор химических наук: в этот, в
высшей степени престижный, ряд вставить его, как я предполагаю, любимцев
Ц Мандельштама, Пастернака, Бродского Ц нелегко. Насупился.
Но его взгляд на меня подействовал. От того, видно, начинаю топтаться вокр
уг жен писателей, вспоминаю Софью Андреевну (Толстой), Любовь Дмитриевну (
Блок) и Надежду Яковлевну (Мандельштам) Ц самую великую из всех перечисл
енных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86