И вот с этого-то момента для знаменитого уже репортера Николая Самойленко любая новая информация «по одесскому делу» оказалась закрытой, впрочем, как и для любого другого журналиста. Тема «заглохла».
Через некоторое время, так и не дождавшись сколько-нибудь заметных действий со стороны украинского КГБ, Коля решил самостоятельно заняться расследованием тонкостей механизма преступления. Он чувствовал, что имеющийся в его распоряжении материал содержал лишь малую часть того, что творилось на самом деле, и был сильно удивлен и озадачен пассивностью служб госбезопасности. Он подозревал, что существует еще великое множество как способов похищения детей, так и методов переправки их за границу. Он был уверен, что круг высокопоставленных чиновников, замешанных в эту аферу, отнюдь не ограничивается уже снятым с должности начальником управления здравоохранения Одесского горисполкома.
И Николай, не успокоившись, снова пошел по следу. Правда, на этот раз в одиночку.
Ему повезло – тогда его не убили. Наверное, преступникам просто не хватило времени. Слишком сообразительным и проворным оказался журналист, слишком быстро понял, по краю какой пропасти ходит он с завязанными глазами, и по совету своего шефа уехал из Одессы...

* * *

Белый облупленный потолок.
Мрачная, крашенная грязно-голубой масляной краской стена.
Ржавые скрипучие железные кровати с облезлым никелем гнутых спинок.
Противный свет дневных ламп, неприятно мерцающий под потолком.
Серая темнота за окном.
Боль в груди, в голове, в ногах...
Николай тяжело вздохнул, устало закрыл тяжелые веки слипающихся глаз, и снова провалился в черную пустоту тревожного посленаркозного сна.
Заканчивались вторые сутки после аварии...

* * *

А поначалу все шло как по маслу.
Удача тогда сама явилась к нему в образе полной пожилой женщины в стареньком поношенном пальто с вытертым песцовым воротником – остатком, как принято выражаться, прежней роскоши.
Она робко постучала в дверь его кабинета с табличкой «Николай Самойленко, обозреватель» и несмело протиснулась внутрь, смущенно поклонившись:
– Можно к вам?
Женщина остановилась у порога, так и не закрыв за собой дверь, будто боясь ступить дальше.
– Уж не знаю, как вас по батюшке величать... Вы – Николай Самойленко?
– Да, я Самойленко, – Коля нехотя оторвал взгляд от монитора компьютера, недовольно повернувшись к посетительнице – ведь осталось всего несколько монстров, и очередной уровень «DOOMa», модной игрушки этого сезона, был бы открыт. – Что вы хотите?
– Не знаю, как ваше отчество... – снова напомнила старушка (так Коля тут же окрестил ее про себя), неловко пожимая плечами и окидывая внимательным взглядом кабинет, самого репортера и застывшую в режиме «пауза» картинку на мониторе.
Перехватив ее взгляд, Коля смущенно поспешил выйти из игры, предварительно не забыв «запомниться», и старательно попытался принять как можно более деловой вид:
– Зовите меня просто Николаем. Чем могу быть полезен? Что привело вас ко мне?
– Это вы писали статьи о похищении детей?
– Я.
– Интересные статьи. Мне очень понравились. Я даже не подозревала, что вы так молоды, а ведь вы – мой любимый журналист в вашей газете. Я вас давно читаю и с нетерпением жду каждый номер...
– Спасибо, конечно... – теперь уже пришел черед Самойленко смутиться и опустить глаза. И хоть он уже привык к похвалам и благосклонным отзывам коллег, привык к поощрительным замечаниям шефа – работа в последнее время давала ему право профессионально гордиться собой, – но вот такие читательские признания все еще волновали его, заставляя сердце приятно вздрагивать и учащенно биться. – Да вы садитесь, пожалуйста, сюда, на этот стул, раздевайтесь...
– Спасибо, – старушка, не снимая и не расстегивая пальто, устроилась напротив. – Я хотела бы кое-что рассказать, если, конечно, у вас есть время меня выслушать.
– Да-да, пожалуйста, – Николай еще раз взглянул на монитор, убеждаясь, что глупая игрушка, недостойная внимания столь крутого репортера, выключена. Положив перед собой на стол несколько листов чистой бумаги и вооружившись ручкой, он придал лицу выражение максимального интереса и доброжелательности. – Итак, я вас внимательно слушаю.
– Меня зовут Пелагея Брониславовна. Фамилия моя Кашицкая. Проживаю на улице маршала Жукова, дом семьдесят девять, корпус "А", квартира тридцать четыре...
– Квартира тридцать четыре, – не зная толком, зачем он это делает, Николай старательно все записал, подчеркнув жирной линией. – Так.
– У меня была сестра, Варвара...
– Имена у вас с сестрой старинные, красивые, сейчас такие не часто встретишь.
– Да, старинные. Мы ведь из староверов. Отец, Бронислав Карпович Кашицкий, царство ему небесное, – привычно перекрестилась женщина, – по традиции дочек назвал.
Коля согласно кивнул:
– Вы, Пелагея Брониславовна, начинали что-то рассказывать о своей сестре.
– Да-да, конечно! Варвара была младше меня на пятнадцать лет, и так уж получилось, что я с самого детства была для нее не просто старшей сестрой, не просто старшей подругой, а... – на мгновение задумалась женщина, подыскивая нужное слово, – почти матерью, что ли. Особенно после того, как сначала умерла наша мама, а затем и папа. Я в то время работала учительницей в школе, в младших классах, и мне было уже тридцать, когда умер отец. А Варвара только-только отметила свое пятнадцатилетие.
Она прервала рассказ, будто вспоминая то время, и Самойленко воспользовался паузой, чтобы получше разглядеть посетительницу.
Теперь он увидел, что явно поторопился назвать ее про себя «старушкой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91