Помимо этого, бесцеремонные люди
просматривали все новые поступления колдаевской коллекции и кое-какие
фотографии отбирали для себя.
Гроссмейстер мог только догадываться, зачем они это делают и сколько
проклятий выливалось на его голову, когда ни о чем не подозревающих
фотомоделей шантажировали и заставляли оказывать родному ведомству услуги в
постелях иностранных туристов, журналистов и бизнесменов. Но поделать с этим
он ничего не мог. Его вынудили согласиться на установку микрофонов и
передачу фотографий, пригрозив в противном случае привлечь к уголовной
ответственности за распространение порнографии. Скульптор сильно переживал,
но, к счастью, скоро началась перестройка, о его мучителях стали писать черт
знает что в газетах, за снимками больше никто не приходил, и он решил, что
всякое наблюдение за ним снято.
Ему нравилась роль хозяина салона, он находил среди гостей клиентов и
потребителей своей конечной продукции, что давало немало поводов для
кладбищенских шуток. Иногда наиболее падкие зрители просили его познакомить
с той или иной барышней или продать фотографии, но ничего подобного
принципиальный скульптор никогда не делал. Он не соглашался смешивать
высокое ремесло со сводничеством и лишь себе одному позволял удовольствие
плоти, в душе презирая своих гостей.
Однако был среди посетителей колдаевского вернисажа один необычный человек.
Фамилия его была Люппо, а звали Борисом Филипповичем. Колдаев обычно покупал
у него старинные иконы, причем без всякого риска нарваться на подделку и по
достаточно разумной цене. Скульптор высоко ценил его вкус и, хотя Борис
Филиппович не принадлежал к Ордену, показывал ему обычно все новые работы,
прежде чем представить их на общее обозрение. Соблазнительные формы женского
тела никогда не подавляли у Люппо острого эстетического чувства. Его
суждения были точны и оценки верны, как у евнуха, принимающего в гарем новую
девушку. Во многом благодаря Борису Филипповичу колдаевская коллекция имела
такую высокую репутацию среди ревнителей женской красоты.
На сей раз, приценившись к иконе семнадцатого века, Колдаев стал угощать
своего эксперта новым поступлением.
- Откуда это у вас? - спросил Люппо, бросив быстрый взгляд на фотографию, и
у него непроизвольно задергалось левое веко.
- Что, хороша? - Колдаев довольно засмеялся: поразить взыскательного Бориса
Филипповича своими творениями ему еще не удавалось ни разу.- Вы посмотрите,
какое потрясающее и искреннее выражение стыда в глазах и какое нежное тело!
Сколько я ни просил других девушек изображать смущение, у них не получалось.
Все равно чувствовалась фальшь. А здесь все настоящее. Представьте себе -
воровка с Московского вокзала, а глаза - как у святой!
- Она действительно святая,- сказал Люппо очень серьезно.
- Вы ее знаете? - удивился скульптор.
- Она хотела, чтобы вы ее фотографировали?
- Кажется, на сей счет у нее имелись предрассудки.
- Фотографирование обнаженной женщины против ее воли похоже на
изнасилование. Но то, что сделали вы, называется святотатством.
- Борис Филиппыч, вы меня не пугайте. Святые воровством не зани-
маются.
- Откуда вам знать, чем занимаются святые? Голодному воровать не грех. Грех
на этом наживаться.
- Может быть, вы и правы,- примиряюще сказал ваятель.- Но пусть мою
коллекцию грешниц украсит хоть одна праведница.
- Вот что, продайте мне эти фотографии и негативы,- даже не улыбнулся Люппо.
- Я не продаю свои работы.- Скульптор слегка покраснел.
- Я вам хорошо заплачу.
- Деньги меня не интересуют.
- Я поменяю их на любую икону.
- Это становится интересным. Зачем вам фотографии?
- Тогда не хочу, чтобы вы их кому-нибудь показывали.
- Ценю вашу щепетильность. И все же мой ответ - нет.
- В таком случае я буду вынужден прекратить наше знакомство.
Колдаев убрал фотографии в пакет.
- Что ж, если дело так серьезно, то даю вам честное слово, что никому их не
покажу. Вас это устроит?
- Я бы предпочел иметь снимки при себе.
- Я и так вам много уступил. Что будете пить?
- Сок.
Хозяин пожал плечами, открыл бар и достал бутылку.
- Знаете, Борис Филиппыч,- сказал он, цепляя на кончик вилки соленый рыжик,-
сколько лет мы с вами знакомы, я ничего не могу понять. Странный вы,
ей-богу, человек. Я вас иногда даже боюсь. Вина вы не пьете, в хорошей еде
толка не понимаете, женщинами не интересуетесь, наркотики не употребляете, к
деньгам и дорогим вещам равнодушны. Разве что табак любите, но, согласитесь,
для полнокровной жизни этого мало.
Люппо поморщился.
- Что вы понимаете в полнокровной жизни?
- Да мне как-то жаловаться не приходится. Во всяком случае, удовольствий
хватает.
-- Для художника признание убогое. Хотя в ваших устах оно меня не удивляет.
- Вы хотите меня оскорбить?
Борис Филиппович достал трубочку.
- Вы никогда не задумывались о том, почему в той же живописи, архитектуре
или литературе нет ничего близкого к уровню средневековья или Возрождения?
Ни одного из художников нашего времени рядом нельзя поставить с Леонардо или
Микеланджело. Ни одно современное здание не сравнится с храмом Покрова на
Нерли, ни один писатель - с Шекспиром.
- И почему же? - спросил Колдаев насмешливо. Его всегда забавляло, когда он
слышал дилетантские рассуждения об искусстве.
- Людская порода измельчала. Чем больше нас становится, тем меньше удельного
веса таланта выпадает на долю каждой человеческой особи. И вот результат.
Модный фотограф спекулирует женским телом, успешливый скульптор наживается
на человеческом несчастье только ради того, чтобы получать как можно больше
удовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70